–Да-да.
–И у вас четверо детей, вы говорите?
–Да-да-да.
–Убирайтесь вон!– рявкнул Сандип; он установил перед этим, что у настоящей госпожи Фахруддин всего двое детей.
Строго говоря, он должен был бы передать женщину полиции, но ему казалось, что ее жульничество не заслуживает столь серьезной кары. За все время кампании он обратился к полиции лишь единожды, когда несколько дней назад некий пьяный житель Рудхии набросился с угрозами на одного из членов участковой избирательной комиссии и хотел порвать список избирателей.
Сандип с радостью покинул на время Брахмпур. Безвылазная работа за письменным столом в Министерстве горного дела была скучнее его прежних обязанностей в подокруге. Предвыборная кампания, хотя тоже по большей части сводилась к канцелярщине, все же позволяла несколько встряхнуться и вновь повидать места, которые успели ему полюбиться, несмотря на всю тамошнюю отсталость. На стене перед ним висели порванная карта Индии и таблица с алфавитом хинди. Избирательный участок был устроен в местной школе.
Из соседнего класса, где голосовали мужчины, донесся шум спора. Сандип поднялся, чтобы выяснить, в чем дело. Представшая перед ним картина была весьма необычной. Безрукий нищий хотел опустить бюллетень в урну без посторонней помощи. Он не соглашался, чтобы его сопровождал к урне член избирательной комиссии, который мог подсмотреть, за кого он голосует. Все уговоры были напрасны, и за дверями начала скапливаться очередь, слушавшая перебранку в классе. Нищий сказал, что, если сложат его бюллетень вдвое, он сможет взять тот в зубы и опустить в урну.
–Я не могу это сделать,– ответил член комиссии.
–Почему? Что вам мешает?– настаивал нищий.– Почему я должен позволить вам пойти со мной к урне? Откуда я знаю, может, вы шпион наваба-сахиба?.. Или министра?– поспешил добавить он.
Сандип кивнул члену комиссии, чтобы тот выполнил просьбу избирателя. Нищий опустил бюллетени в урны для кандидатов в парламент и в Законодательное собрание. Выйдя из-за занавески, он презрительно фыркнул в адрес члена комиссии. Тот обиженно надулся.
–Секундочку,– остановил нищего другой член комиссии.– Мы еще не пометили вас чернилами.
–Вы что, спутаете меня с кем-нибудь другим, когда увидите?
–Мы не спутаем, но вдруг вы захотите проголосовать еще раз на другом избирательном участке. Таковы правила. Мы должны пометить указательный палец человека на левой руке.
–Ну так помечайте, если найдете,– опять фыркнул нищий.
Работа всей комиссии застопорилась из-за одного человека.
–Я знаю, как решить проблему,– сказал Сандип с улыбкой и, достав инструкцию, прочел вслух:
«В случае, если у избирателя указательный палец на левой руке отсутствует, данное правило, касающееся указательного пальца, как и правило23, следует понимать как правило, касающееся любого другого пальца на левой руке; вслучае же, если у него отсутствуют все пальцы на левой руке, правило, касающееся их, следует понимать как правило, касающееся указательного пальца его правой руки; вслучае же, если у него отсутствуют все пальцы на обеих руках, правило следует понимать как правило, касающееся имеющейся у него оконечности его левой руки».
Окунув в чернила стеклянную палочку, он улыбнулся нищему. Тот, огорошенный витиеватым стилем работников Министерства юстиции, унаследованным со времен Британского Раджа, сунул ему под нос свою левую культю.
Голосование проходило довольно живо. К полудню три имени из десяти, перечисленных в списке кандидатов, были вычеркнуты. Последовал перерыв на ланч, после которого работа возобновилась еще на четыре часа. К пяти часам, когда голосование закончилось, 55процентов приписанных к этому участку избирателей уже отдали свои голоса тому или иному кандидату. По мнению Лахири, это была хорошая явка. Он знал, что в последние несколько дней явка на городских участках в большинстве регионов была, против ожидания, ниже, чем на сельских.
В пять часов ворота школы закрыли; тем из присутствовавших, кто не успел проголосовать, раздали подписанные листочки бумаги, и они тоже опустили их в урны. Затем прорези в урнах заклеили бумагой, поверх которой поставили печати из шеллака; наблюдатели от кандидатов также поставили свои печати. Сандип распорядился, чтобы все урны были заперты в одном из классов, около которого он выставил охрану. Наутро их под присмотром главы администрации Салимпура переправили в коллектор казначейства в Рудхии, куда поступали и урны из других округов.
Поскольку выборы в разных округах проходили в разное время, подсчет голосов в них производился поочередно – прежде всего считали те округа, которые первыми завершили голосование. В результате на этих выборах 1952года в этом избирательном округе, как и в большинстве других округов штата Пурва-Прадеш, между голосованием и окончательным подсчетом голосов проходило обычно от семи до десяти дней.
Это был мучительный период для тех кандидатов, которые имели шансы на избрание. Даже Варис Хан волновался, хотя сомнений в его победе ни у кого не было. Тревожным было время и для Махеша Капура, несмотря на то что у него имелись и другие причины для беспокойства.
Часть восемнадцатая
18.1
Лата не принимала активного участия в драматических событиях января. Она, однако, помнила о том, как Минакши сетовала насчет того, что в наступившем году не происходит ничего волнующего. Живи она тот месяц не в Калькутте, а в Прем-Нивасе в Брахмпуре, ей не на что было бы жаловаться: поножовщина, скандал городского масштаба, смерть хозяйки дома, тернии предвыборной борьбы – и все это в семье, где, как правило, самыми волнующими событиями были перепалки между матерью и дочерью или еще более громкие перепалки между отцом и сыном.
Это был последний семестр перед выпускными экзаменами. Лата ежедневно ходила на лекции, и мысли о старинных романах и старинных пьесах занимали ее лишь частично. Большинство ее друзей-студентов, включая Малати, сосредоточились на занятиях, отодвинув все прочее в сторону, включая постановку пьес и другую деятельность, отнимающую время. Еженедельные заседания Брахмпурского литературного общества продолжались, как раньше, однако Лата не рвалась посещать их. Мана выпустили из тюрьмы на поруки, но собирались предъявить ему более тяжкое обвинение, чем то, на которое они надеялись.
Лате очень нравилось проводить время с Умой, чрезвычайно общительным ребенком, от чьей улыбки она могла забыть о проблемах и печалях внешнего мира. Девочка обладала неистощимой энергией и явно была настроена взять жизнь в свои руки, захватив все окружающее, включая волосы своих ближних. Она часто что-то напевала или повелительно стучала по краю своей плетеной кроватки.
Как заметила Лата, Ума действовала успокаивающе на Савиту и даже на Прана. Когда он возился с дочкой, он не думал ни о своем отце, которого раздирали скорбные мысли и злость на несовершенства мира, ни о брате, также не находившем покоя между любовью и строгостью закона, ни о жене, ни об умершей матери, ни о собственном здоровье, своей работе и планах. Пран выучил наизусть стишок «Леди Беби» ивремя от времени декламировал его для Умы. Госпожа Рупа Мера поднимала голову от одного из бесчисленных шерстяных изделий, которые вязала, и прислушивалась к его декламации с удовлетворением, но не без подозрительности.
