Дед Рашида встал и зашагал к своему дому.
Вдруг Ман кое о чем вспомнил.
–А вы случайно не знаете, что такое гигги, Бабá?– спросил он.
Тот остановился:
–Гигги?
–Да.
–Не знаю. Первый раз слышу. Может, ты неправильно прочитал?– Он вернулся и подобрал с чарпоя учебник Мана.– Дай взглянуть. Эх, очки забыл.
–Нет-нет, это Мехер так сказала. Требует у деда гигги.
–А что это такое?
–В том-то и загвоздка, мы не знаем. Она проснулась и плачет, просит у дедушки гигги. Может, приснилось что-то. В доме никто понятия не имеет, что это.
–Хм-м,– протянул Бабá, ломая голову над задачкой.– Пожалуй, без моей помощи им не обойтись.– Он изменил направление и зашагал к дому сына.– Я ведь единственный, кто по-настоящему ее понимает.
10.21
Затем к Ману подошел Нетаджи; ктому времени на улице почти стемнело. Нетаджи на несколько дней уезжал по очередному таинственному делу, а теперь вот наведался к Ману, думая расспросить его о ГПА, имении наваба-сахиба в Байтаре, охоте на волков и любви. Увидев, что Ман занимается урду, он решил ограничиться последней темой. В конце концов, он же дал Ману почитать свой сборник Мира.
–Можно присесть?– спросил он.
–Можно,– ответил Ман, подняв голову.– Как дела?
–А, все хорошо,– отмахнулся Нетаджи.
К тому времени он уже почти простил Ману свое унижение на железнодорожной станции, потому как с тех пор в его жизни случилось еще несколько куда более крупных падений и взлетов. В целом он значительно продвинулся на своем пути к покорению мира.
–Можно задать тебе один вопрос?– начал Нетаджи.
–Нельзя. Можешь задать любой, кроме этого.
Нетаджи улыбнулся и все-таки спросил:
–Скажи, ты когда-нибудь влюблялся?
–Разве о таком спрашивают?– Чтобы увильнуть от ответа, Ман сделал вид, что оскорбился.
–Ну, видишь ли…– Нетаджи виновато потупил взгляд.– Я подумал, что жизнь в Брахмпуре… в современной семье…
–А, вот кто мы такие, по-твоему.
–Нет-нет,– тут же пошел на попятную Нетаджи.– Нет, я не… А что, собственно, плохого в моем вопросе? Мне просто любопытно.
–Что ж, раз ты спрашиваешь о таком, то будь готов и сам ответить на свой вопрос. Ты когда-нибудь влюблялся?
Нетаджи охотно ответил, поскольку много думал об этом в последнее время:
–Видишь ли, в деревне все женятся по договоренности родителей или родственников. Так было всегда. Будь моя воля, я поступил бы иначе, но… что поделать, так уж оно устроено. Сложись все иначе, я наверняка влюбился бы в кого-нибудь, но сейчас это только помешает мне на пути к цели. А у тебя как?
–О, смотри, Рашид идет,– сказал Ман.– Попросим его присоединиться к нашей беседе?
Нетаджи поспешно ретировался, дабы не ронять достоинство перед племянником. Он как-то странно на него посмотрел и исчез в сумерках.
–Кто это был?– спросил Рашид.
–Нетаджи. Хотел побеседовать со мной о любви.
Рашид раздраженно фыркнул.
–Ты где пропадал?– спросил его Ман.
–Заглянул в лавку баньи побеседовать с людьми – устраняю ущерб нашего визита в замшелый Сагал.
–Какой ущерб-то?– удивился Ман.– Ты так пылко разговаривал со старейшинами. Я был восхищен, честное слово! А вот отец по какой-то причине очень зол на тебя.
–Ущерб изрядный,– ответил Рашид.– Согласно последней версии сплетен, я повздорил со славными старейшинами и утверждал, будто имам сагальской мечети – воплощение дьявола. Еще я планирую построить на территории медресе коммуну, для этого и притащил тебя сюда – чтобы ты уговорил отца каким-то образом отнять земли у школы. Впрочем, надо отдать должное народу Дебарии – в это они не верят.– Рашид хохотнул.– Ты произвел хорошее впечатление на местных. Все тебя полюбили – я потрясен!
–А вот у тебя, похоже, неприятности,– заметил Ман.
–Возможно. Но необязательно. Как нормальному человеку бороться с повальным невежеством? Народ ничего не знает и не желает знать.
–Скажи-ка, ты не в курсе, что такое гигги?
–Нет.– Рашид лоб.
–Тогда тебе точно светят неприятности. Очень большие.
–Неужели?– спросил Рашид, и лицо у него почему-то стало испуганное.– Кстати, как твои занятия?
–Замечательно. Просто превосходно. С тех пор как ты ушел, я только и делаю, что занимаюсь.
Когда Рашид скрылся в доме, к Ману подошел почтальон и вручил ему письмо. Они обменялись парой слов, но Ман, сам не свой от волнения, даже не понимал, что говорит.
Конверт бледно-желтого цвета казался прохладным и нежным, как лунный свет. Адрес на урду был написан размашисто, даже небрежно. На марке значилось: «Пасанд-Багх, Брахмпур». Она наконец-то ответила!
Ман, пытаясь поднести конверт к фонарю, едва не упал от обуявшего его влечения. Надо немедленно вернуться к Саиде, немедленно, что бы там ни говорил отец и все остальные. Закончилась его ссылка официально или нет.
Когда почтальон наконец ушел, Ман вскрыл конверт. Едва заметный аромат знакомых духов поднялся от страниц и смешался с ночным воздухом. Ман тут же сообразил, что прочесть это письмо – написанное таким неуловимым размашистым курсивом, сдобренное диакритическими значками и сокращениями – ему не под силу. Слишком зачаточны его познания в урду. Он с трудом прочел приветствие Дагу-сахибу и по внешнему виду строк догадался, что Саида-бай то и дело цитирует стихи, но больше ничего разобрать не смог.
Если в этой деревне человеку нельзя остаться одному, досадливо подумал Ман, то о личном пространстве не может быть и речи. Отец или дед Рашида, проходя мимо и увидев письмо на урду, наверняка возьмут его в руки и тут же, без труда и малейших колебаний прочитают. А Ману, чтобы разобрать хоть строчку, придется часами биться над ее смыслом, разглядывая символы один за другим.
Ман не хотел разглядывать письмо много часов. Он хотел узнать, что ему написала Саида-бай, прямо сейчас. Но кого попросить о помощи? Рашида? Нет. Нетаджи? Нет. Кого позвать в переводчики?
Что же она ему написала? Перед глазами Мана предстала ясная картина: изящные пальцы любимой, унизанные сверкающими кольцами, парят над желтой страничкой. И тут же в голове прозвучала нисходящая гамма на фисгармонии. Он ведь никогда не видел, чтобы Саида-бай писала. Нежные прикосновения ее пальцев к его лицу – и к клавишам – не нуждались в долгом осмыслении или переводе. А тут ее рука скользила над страницей, рождая стремительные и грациозные строки, и Ман понятия не имел, о чем они: олюбви или равнодушии, о серьезном или легкомысленном, о радости или гневе, о влечении или душевном покое.
10.22
