Беседы с кандидатами шли своим чередом. Заглядывавшее в окна ясное февральское солнце немного рассеивало торжественную, но чуть унылую атмосферу помещения. Все кандидаты, тринадцать мужчин и две женщины, читали лекции студентам, но проректор разговаривал с ними так, словно они были не коллегами его, а соискателями на звание коллеги. Исключением был племянник главного министра, к которому и проректор, и профессор Мишра проявляли почтительное внимание. То и дело беседы прерывались телефонными звонками. В какой-то момент Ила Чаттопадхьяй, не выдержав, спросила:
–Проректор, вы не могли бы выключить телефон?
Проректор ошеломленно уставился на нее.
–Но, дорогая леди…– запротестовал профессор Мишра.
–Мы проделали долгий путь, добираясь сюда,– сказала Ила Чаттопадхьяй.– По крайней мере двое из нас. Заседание квалификационной комиссии – это работа, а не развлечение. Я пока не видела ни одного достойного кандидата. Сегодня вечером нам надо возвращаться домой, но я не уверена, что мы сможем это сделать, если будем работать такими темпами. Я не понимаю, почему надо растягивать наши мучения этими бесконечными перерывами.
Ее протест подействовал. Весь следующий час проректор отвечал звонившим, что не может разговаривать, так как у него важное совещание.
Ланч был подан в соседнем помещении; за едой обсудили некоторые академические новости. Профессор Мишра отпросился домой, объяснив, что у него заболел один из сыновей. Профессор Джайкумар удивился, но промолчал.
Дома профессор Мишра сразу набрал номер телефона своего информатора Бадри Ната.
–В чем дело, Бадри?– спросил он.– Почему вы мне не звоните?
–Из-за Георга Шестого.
–При чем тут Георг Шестой? Он вчера умер. Вы что, не слышали?
В трубке послышалось довольное кудахтанье.
–Вот именно, умер.
–Вы можете объяснить мне толком, Натджи? Да, он умер, и флаги приспущены по всей стране, но какое это имеет отношение к моему вопросу?
–Подсчет голосов остановили.
–Не может быть!– воскликнул Мишра. Это был полный абсурд.
–Может, может. Считать они начали поздно – кажется, сломался джип окружного магистрата – и не успели закончить до полуночи. А в полночь подсчет приостановили в знак соболезнования. По всей стране.– Бадри Нату это казалось очень забавным, и он опять закудахтал.
Профессору Мишре это совсем не казалось забавным. Бывший король-император Индии выбрал совершенно неподходящий момент для того, чтобы умереть.
–Сколько они успели подсчитать?– спросил он.
–Я как раз пытаюсь это выяснить.
–Да уж, выясните, пожалуйста. И сообщите мне тенденцию.
–Какую тенденцию?
–Ну, кто лидирует. Это вы по крайней мере можете мне сказать?
–Тут невозможно определить, кто лидирует, а кто отстает. Они же не подсчитывают все голоса на одном участке, потом на другом и так далее. Сперва считают голоса за одного кандидата на всех участках, а потом берутся за следующего.
–О господи!– У профессора Мишри начало стучать в висках.
–Но вы не волнуйтесь, он проиграл. Можете мне поверить. Все мои источники говорят об этом. Гарантирую,– заявил Бадри Нат.
Профессор Мишра от всей души хотел поверить ему. Но маленькое сомнение все-таки грызло его и заставило попросить:
–Пожалуйста, позвоните мне в кабинет проректора. Номер шестьсот двадцать три. Я должен знать, что происходит, прежде чем начнется обсуждение кандидатур.
–Кто бы мог поверить?– рассмеялся Бадри Нат.– Наша жизнь по-прежнему зависит от англичан!
Профессор бросил трубку.
–Где мой ланч?– холодно спросил он у жены.
–Но ты же сказал…– начала было она, но, видя выражение лица мужа, добавила:– Сейчас что-нибудь приготовлю.
18.10
Собеседование с Праном состоялось в первой половине дня. Проректор задал ему традиционный вопрос, в чем важность изучения английской литературы в Индии. Профессор Джайкумар приготовил вопрос о журнале «Скрутини» иФ.Р.Ливисе
[232]. Профессор Мишра ласково поинтересовался состоянием Пранова здоровья и посетовал на обременительные академические обязанности. Приглашенный проректором старый профессор-историк ничего не спросил.
Общий язык Пран нашел с доктором Илой Чаттопадхьяй. Разговорившись о шекспировской «Зимней сказке», одной из любимых пьес Прана, они увлеченно обсуждали неправдоподобность сюжета, трудности представления некоторых эпизодов даже в воображении, не говоря уж о сцене, и об абсурдной, но очень трогательной кульминации. Оба считали, что пьеса должна входить в обязательный список любой программы по изучению английской литературы. Они бурно выражали согласие в одних случаях и вежливо дискутировали в других. При обсуждении одной из проблем доктор Чаттопадхьяй сказала Прану открытым текстом, что он говорит вздор, и лицо профессора Мишры расплылось в улыбке. Но даже если она и сочла вздором какое-то высказывание Прана, это был вздор, побуждающий к размышлению, и опровергнуть его было не так-то просто.
Собеседование с Праном длилось вдвое дольше запланированного, но зато, как отметила доктор Чаттопадхьяй, с некоторыми другими кандидатами им хватило и пяти минут. Она надеялась, однако, что найдутся еще кандидаты не хуже Прана.
К четырем часам собеседования завершились, и был устроен короткий перерыв на чай. Служитель, принесший чай, был чрезвычайно почтителен с одним лишь проректором, что задело профессора Мишру, привыкшего к особому обслуживанию при чаепитии.
–Вы чем-то озабочены, профессор?– спросил его профессор Джайкумар.
–Озабочен?
–Да, мне так кажется.
–Я размышлял о том, почему индийские исследователи так мало публикуются. Лишь немногие из наших кандидатов опубликовали что-либо стоящее. Блестящим исключением, конечно, является доктор Ила Чаттопадхьяй. Я помню, дорогая леди,– обратился Мишра к ней,– какое большое впечатление произвела на меня ваша давняя работа о поэтах-метафизиках
[233]. Это было еще до той квалификационной комиссии, где я…
–Да, много воды утекло с тех пор,– прервала его доктор Чаттопадхьяй,– и никто из нас не опубликовал ничего выдающегося за последние десять лет. Интересно почему.
Пока профессор Мишра обескураженно подыскивал ответ, профессор Джайкумар выдвинул свою гипотезу, также проникнутую чувством разочарования:
