–Знаете,– сказал Абдус Салям,– я считаю, что в ближайшее время с вами должно произойти что-то хорошее. После черной полосы в жизни Аллах посылает человеку облегчение.
Арабское имя Бога навело Махеша Капура на горькую мысль о том, какую роль сыграла религия в его предвыборной кампании. Он промолчал и снова закрыл глаза. На душе у него скребли кошки.
Абдус Салям проницательно догадался, о чем думает Махеш Капур,– об этом свидетельствовало его замечание:
–Вариса избрали из-за религиозных предрассудков. Вы и не подумали бы воздействовать на религиозные чувства избирателей. Варис же поначалу себя сдерживал, а затем, как показывает инцидент с листовками, потерял всякую совесть.
–Теперь-то что об этом говорить?– вздохнул Махеш Капур.– И «потерял совесть»– слишком сильное выражение. Он предан Фирозу, вот и все. Он служил его семье всю жизнь.
–Со временем он станет так же предан самому себе в новой роли,– сказал Абдус Салям.– В ближайшее время я увижу это воочию на заседаниях Закса. Но вот что интересует меня в первую очередь: как скоро Варис заявит навабу-сахибу, что его положение в Байтар-Хаусе изменилось?
–Не знаю…– протянул Махеш Капур.– Не уверен… Но если заявит, значит он и в самом деле потерял совесть, как вы говорите.
–Самая большая проблема не в том, что есть бессовестные люди с пагубными предрассудками,– сказал Абдус Салям.
–А в чем же тогда?– спросил Махеш Капур, чуть улыбнувшись.
–Если бы только они руководствовались своими предрассудками, это было бы еще полбеды. Остальным совесть не позволила бы брать с них пример – ну, разве что в исключительных случаях. Гораздо опаснее предрассудки нормальных, хороших людей.
–Это слишком неопределенно. Винить надо тех, кто творит зло,– в первую очередь вспыльчивых людей, легко поддающихся на провокации.
–Но многие из них являются хорошими людьми во всех других отношениях.
–Не хочу с вами спорить.
–А я как раз этого от вас и добиваюсь.
Махеш Капур раздраженно фыркнул, но ничего не сказал.
–Конгресс получит семьдесят процентов мест в Заксе штата Пурва-Прадеш. А скоро у вас будет возможность участвовать в дополнительных выборах. Я думаю, все удивляются, почему вы не подаете ходатайство о расследовании выборов в Салимпуре.
–Мало ли, кто чему удивляется,– отозвался Махеш Капур, покачав головой.
Но Абдус Салям не сдавался и снова попытался вывести своего политического наставника из состояния апатии.
–Любопытно, как изменился Конгресс всего за четыре года после завоевания независимости,– начал он.– Люди, которые, не щадя сил, бились за свободу, теперь бьются друг с другом. Мы теперь по-другому относимся к бизнесу. Будь я, например, преступником, имей полную возможность заняться политикой с выгодой для себя, вряд ли я подумал бы: «Наркотики, убийства в порядке вещей, но политика – это святое». Она была бы для меня не святее проституции.
Посмотрев на Махеша Капура, который опять закрыл глаза, Абдус Салям стал развивать мысль:
–Предвыборная борьба требует все больше и больше средств, и политики поневоле будут требовать все больше и больше денег от бизнесменов. А поскольку они сами коррумпированы, они не смогут устранить коррупцию в государственных учреждениях. И не захотят. Рано или поздно эти коррумпированные политики будут назначать судей, уполномоченных по выборам, ведущих государственных деятелей и полицейских. Единственная надежда на то, что еще пара избирательных кампаний – и удастся стереть Конгресс с лица земли,– продолжал Абдус Салям изменнические речи.
Подобно тому как на концерте одна фальшивая нота в раге может пробудить задремавшего слушателя, так это высказывание молодого политика заставило Махеша Капура открыть глаза.
–Абдус Салям,– сказал он,– у меня нет настроения с вами спорить. Не говорите всякой ерунды.
–Но то, что я сказал, возможно. И даже, я сказал бы, вполне вероятно.
–Никто не в силах стереть Конгресс с лица земли.
–А почему нет, министр-сахиб? Мы набрали меньше пятидесяти процентов голосов на этих выборах. В следующий раз наши противники усвоят правила арифметики и объединятся против нас. А Неру, обеспечивавший значительную часть голосов за нас, к тому времени умрет или будет на пенсии. Еще пять лет на своем посту он не продержится. Он сгорит на этой работе.
–Неру переживет и меня, и, возможно, даже вас,– сказал Махеш Капур.
–Может, заключим пари?
Махеш Капур сердито поерзал.
–Вы пытаетесь вывести меня из себя?
–Да нет, просто предлагаю дружеское пари.
–Оставьте меня, пожалуйста, в покое.
–Хорошо, министр-сахиб. Но завтра я снова приду, в то же время.
Махеш Капур ничего не ответил.
После ухода Абдуса Саляма Махеш Капур сидел, глядя на сад. Качнар
[245] собирался расцвести. Бутоны представляли собой длинные зеленые стручки с темными розовато-лиловыми пятнами там, где должны были появиться лепестки. Маленькие белки прыгали вокруг дерева и гонялись друг за другом на его ветвях. В кроне дерева помело, как обычно, сновали туда-сюда нектарницы; издали доносился настойчивый лай барбета.
Махеш Капур не знал названий птиц и цветов ни на хинди, ни на английском языке, но в том настроении, в каком он пребывал, он, возможно, даже полнее воспринимал сад с его обитателями. Сад был его безымянным убежищем, где звучало лишь щебетание птиц и надо всем царил наименее поддающийся интеллектуальной обработке природный феномен – запах.
Когда была жива жена Махеша Капура, она поначалу спрашивала иногда его мнение о посадке дерева или устройстве клумбы, но это лишь раздражало его.
–Да делай как хочешь,– отмахивался он.– Я же не спрашиваю твоего мнения о своих бумагах.
Спустя какое-то время она перестала обращаться к нему в этих случаях.
К большой, хоть и тихой, радости госпожи Капур, сад в Прем-Нивасе год за годом получал различные призы на конкурсе цветов, вызывая досаду садоводов большего калибра, которые не могли понять, что приносит Прем-Нивасу успех: умелые садовники или, может, импортные семена. В этом году их сад должен был получить главный приз – в первый и, понятно, в последний раз.
18.16
На фронтоне дома расцвел желтый жасмин.
В доме госпожа Рупа Мера бормотала:
–Прямая петля, обратная. Прямая, обратная. А где Лата?
–Ушла купить книгу,– ответила Савита.
–Какую?
