–Она сама еще, наверное, не знает. Какой-нибудь роман.
–Ей надо к экзаменам готовиться, а не романы читать.
Примерно в то же время то же самое говорил Лате книготорговец. Его бизнес спасало то, что студенты редко следовали его советам.
Доставая одной рукой книгу с полки, другой он выковыривал серу из уха.
–Я уже достаточно хорошо подготовилась, Балвантджи, и устала от занятий,– ответила Лата.– Я вообще от всего устала,– добавила она с драматическим пафосом.
–Вы очень похожи на Наргис, когда говорите так,– сказал Балвант.
–Боюсь, у меня только пять рупий одной банкнотой.
–Это не страшно. А где ваша подруга Малатиджи? Я что-то давно не видел ее.
–Она усердно занимается и не тратит время на романы,– сказала Лата.– Я сама редко вижусь с ней.
В магазин вошел Кабир. Он был бодр и весел. Увидев Лату, он остановился.
Перед глазами Латы сразу ожила их последняя встреча, а вслед за ней – первая, в книжной лавке. Несколько секунд они смотрели друг на друга, Лата первая сказала:
–Привет.
–Привет,– отозвался Кабир.– Я вижу, ты уже уходишь?
Еще одна случайная встреча, когда оба не знали, что сказать.
–Да,– ответила она.– Пришла за Вудхаусом, а купила вместо этого Джейн Остин.
–Пошли в «Голубой Дунай», выпьем кофе.– Это звучало почти распоряжением.
–Мне надо домой,– сказала Лата.– Я сказала Савите, что вернусь через час.
–Савита подождет. Я хотел купить книгу, но это тоже подождет.
–Какую книгу?
–Да не важно. Сам не знаю. Хотел посмотреть, что тут есть… Не из поэзии или математики,– добавил он.
–Ну что ж, ладно,– отозвалась Лата беспечно.
–Отлично. Пирожные, по крайней мере, должны быть на уровне. Не знаю, правда, как ты будешь выкручиваться, если зайдет кто-нибудь из твоих знакомых.
–Это меня не волнует.
–Замечательно.
До «Голубого Дуная» надо было пройти всего две сотни ярдов по Набиганджу. Они заняли столик и сделали заказ. Оба молчали.
–Хорошая новость о крикете,– нарушила молчание Лата.
–Отличная.
Индия выиграла у Англии в Мадрасе пятый матч из серии, с одного иннинга и с восемью ранами, и никто не мог в это поверить.
Принесли кофе. Помешивая его в чашке, Кабир спросил:
–Ты правду тогда сказала?
–О чем?
–Что ты пишешь этому парню.
–Да.
–И насколько это серьезно?
–Ма говорит, чтобы я выходила за него.
Кабир молча наблюдал за своей рукой, мешавшей кофе.
–Ничего не хочешь сказать по этому поводу?– спросила Лата.
Он пожал плечами.
–Ты меня ненавидишь? Тебе все равно, за кого я выйду?
–Не говори глупостей,– сердито бросил Кабир.– И пожалуйста, вытри слезы. Они разбавляют твой кофе и портят мне аппетит.
Лата сама почти не замечала, как слезы наполняют ее глаза и стекают по щекам. Она не пыталась их стереть и не сводила глаз с Кабира. Ей было все равно, что подумает официантка или другие посетители. Да и сам Кабир тоже.
Он продолжал озабоченно мешать кофе.
–Я знаю пару смешанных браков…– начал он.
–У нас ничего не получилось бы. Никто бы не позволил. А я теперь не могу доверять даже самой себе.
–Тогда почему ты сидишь здесь со мной?
–Не знаю.
–И почему плачешь?
Лата ничего не ответила.
–Мой носовой платок грязный,– сказал он.– Если у тебя нет своего, возьми салфетку.
Лата утерла слезы салфеткой.
–И съешь пирожное, почувствуешь себя лучше. Это меня отвергли, а не тебя, но я не изливаю свое бедное сердце в слезах.
Она помотала головой:
–Мне пора идти. Спасибо.
Кабир ее не останавливал.
–Не забудь книгу,– напомнил он.– «Мэнсфилд-парк»?
[246] Не читал. Расскажи потом, если вещь стоящая.
Лата, не оборачиваясь, пошла к выходу. Кабир тоже не смотрел на нее.
18.17
Встреча с Кабиром вывела Лату из равновесия (но когда было иначе?– подумала она), и она решила пройтись там, где рос баньян. Сев на большой перекрученный корень, она вспомнила их первый поцелуй, почитала стихи, покормила обезьянок и предалась размышлениям.
«Прогулки – мое лучшее лекарство,– подумала она с горечью.– Замена решительных действий».
Однако на следующий день она действовала очень решительно.
С утренней почтой ей пришли два письма. Она села на веранде у решетки, обвитой желтым жасмином, и вскрыла сразу оба. Госпожи Рупы Меры не было дома, когда доставили письма, иначе она сразу узнала бы почерк на каждом из конвертов и потребовала бы рассказать о содержимом.
В первом письме были напечатаны на машинке восемь строк без подписи, но с заголовком:
СКРОМНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
[247] А черно-белый лист сейчас
Мой только в Вашу честь!
И в нем надежда – я для Вас
Таков, каков я есть.
Лист, стань же, слышишь, без прикрас —
Ах!– маем средь зимы.
Так в этот раз сближает нас —
Акростишок, где… мы.
Лата радостно рассмеялась. Стишок ей понравился: он был довольно банален, но искусно сочинен и точно описывал их отношения. Она попыталась вспомнить, действительно ли просила его писать ей черным по белому или просто сказала, что в этом случае его словам легче поверить? И было ли это «скромное» предложение серьезным? Поразмыслив, она решила, что, скорее всего, да, и это ее немного огорчило.
Может быть, она предпочла бы, чтобы оно было подчеркнуто мрачным и страстным? А может, хотела бы, чтобы он вообще его не писал? Насколько страстное объяснение было бы в манере Амита – по крайней мере, в той манере, в какой он держался с ней? Многие его стихи были далеко не легкими как по стилю, так и по содержанию, но ей казалось, что он едва ли не прячет от нее эту сторону своей натуры, боясь, что темный пессимистический цинизм напугает ее и заставит отвернуться от него.
