Пока Варун прикидывал возможные последствия сказанного, к ним подошли Арун с Апарной, которая одной рукой держалась за руку папы, а в другой несла стаканчик мороженого.
–Пап, это не фисташковое,– разочарованно сказала она.
–Не расстраивайся, дорогая,– успокаивала ее Рупа Мера.– Завтра мы купим тебе много-много фисташкового мороженого.
–В зоопарке.
–Да, в зоопарке,– рассеянно согласилась госпожа Рупа Мера, но затем нахмурилась.– Но, дорогая, завтра будет слишком жарко, чтобы идти в зоопарк.
–Но ты обещала.
–Я обещала, дорогая? Когда?
–Да вот только что, только что!
–Ну хорошо, с тобой сходит папа.
–С тобой сходит Варун-чача,– сказал Арун.
–И тетя Кальпана пойдет с нами,– сказал Варун.
–Нет,– возразила госпожа Рупа Мера.– Завтра мы будем вспоминать с ней старые времена и обсуждать разные дела.
–А Лата-буа пойдет?– спросила Апарна.
–Нет,– ответил ей Варун.– Она уезжает завтра в Калькутту с Харешем-пхупхой.
–Потому что они поженились?
–Да, потому что они поженились.
–А Бхаскар может пойти с нами, и Тапан-мама тоже.
–Они могли бы, но Тапан говорит, что хочет только читать комиксы и спать.
–И Малышка-леди.
–Ума слишком маленькая, ей в зоопарке не понравится,– объяснил Варун.– Она испугается змей. Они даже могут ее проглотить.
Он плотоядно захохотал и погладил себя по животу. Апарна была в восторге.
Ума же в этот момент была в центре внимания тетушек Савиты, которые восхищенно ворковали над ней. Больше всего им нравилось, что, вопреки их ожиданиям, она не была «такой же темнокожей, как ее отец». Они говорили это прямо при Пране, а тот лишь посмеивался. Цвет кожи Хареша они одобряли: он смягчит пигментные недостатки Латы.
Тетушек из Лакхнау, Канпура, Варанаси и Мадраса очень интересовали вопросы наследственности.
–По теории вероятности, ребенок Латы будет смуглым,– сказал Пран.– В семье должно быть равновесие.
–Ф-фу, как можно говорить такие вещи?– укоризненно бросила госпожа Каккар.
–У Прана на уме одни дети,– сказала Савита.
Пран ухмыльнулся – немного по-мальчишески, подумала Савита.
Недавно, первого апреля, во время завтрака ему позвонили по телефону. Он вернулся в столовую и объявил радостную весть: Парвати беременна! Госпожа Рупа Мера пришла в ужас и до сих пор не могла простить Прану этот розыгрыш.
–Как ты можешь так шутить, когда в семье столько несчастья?– возмущалась она.
Но Пран считал, что в любой скорбной ситуации можно сохранять бодрость духа. И к тому же, думал он, было бы неплохо, если бы у Парвати и Киши родился ребенок. Они вечно воевали за главенство в семье, а ребенок направил бы их эмоции в другое русло.
–Разве это плохо, когда у тебя дети на уме?– обратился Пран к собранию тетушек.– У Вины скоро будет ребенок, и Кедарнат с Бхаскаром ждут этого с нетерпением. Это хорошая новость в годину печали. Уме тоже рано или поздно понадобится братик или сестренка. При моей новой зарплате это будет для нас вполне приемлемо.
–Тут ты прав,– согласились тетушки.– Без, по меньшей мере, трех детей семья не может считаться полноценной.
–При условии, что это не противоречит положению о контрактах и деликтах,– ввернула Савита. Штудирование юриспруденции вовсе ее не засушило, и в синем с серебром сари она выглядела очень симпатично.
–Конечно, дорогая,– отозвался Пран.– Только если не противоречит.
–Наши поздравления, доктор Капур,– проговорил кто-то едва слышно у них за спиной.
Пран вдруг оказался окружен целым прайдом литературных львов: мистер Баруа, господин Навроджи и Сунил Патвардхан.
–О, благодарю вас,– ответил он.– Но я уже полтора года как женат.
На губах господина Навроджи промелькнула холодная улыбка.
–Я имею в виду, конечно, поздравление с вашим недавним повышением, которое…– он грустно улыбнулся,– которое так истинно и всесторонне заслужено. И я уже несколько месяцев хочу сказать вам, как мне понравилась ваша постановка «Двенадцатой ночи». Но вы после выступления Чаттерджи сразу исчезли, так что я не успел тогда. Кстати, вижу, что он сегодня здесь. Я послал ему подборку вилланелей
[274] месяц назад, но ответа не получил. Как вы думаете, могу я напомнить ему об этом?
–Господин Навроджи, «Двенадцатую ночь» ставил мистер Баруа, а у меня был «Юлий Цезарь» впрошлом году.
–Ох, да, разумеется. С Шекспиром немудрено и перепутать, как я сказал Э.М.Форстеру…
[275] году, кажется, в тринадцатом…
–Ах ты, негодник, добился-таки, чтобы Джойса включили в программу,– перебил Сунил господина Навроджи, грозя пальцем Прану.– Помните, как он пишет о звуке, который издает крикетная бита?– повернулся он к Навроджи и Баруа.– «…пик-пок-пак-пек – словно в фонтане капли воды, падающие медленно в раковину, полную до краев»
[276]. И это ранний Джойс! Хотите, изображу отрывок из «Поминок по Финнегану»?
–Нет уж,– ответил Пран.– Избавь нас от этой радости.
19.14
В дальнем конце сада был установлен стол с закусками. Гости толпились вокруг него, накладывая еду себе на тарелки, разговаривая друг с другом, поздравляя новобрачных и их родных. Лата и Хареш сидели на украшенных качелях, возле которых вырастала гора подарков и конвертов с деньгами. Лата познакомилась со многими гостями, которых раньше никогда не встречала.
–Я даже не знаю, в каком я здесь качестве: гость то ли со стороны жениха, то ли со стороны невесты,– сказала Кальпана Гаур.
–Да-а,– отозвался Хареш.– Это серьезная проблема. Первая проблема в нашей семейной жизни.
Хареш смеялся и перешучивался с друзьями, поддерживая шумное веселье и принимая поздравления, в то время как Лата по преимуществу молчала.
К ним приблизился с отталкивающей улыбкой господин Сагал, ее дядя из Лакхнау. Лата сильно сжала руку Хареша.
–Ты что?– спросил он.
–Да нет, ничего.
–Но не случайно же…
Сагал протянул Харешу руку.
–Поздравляю,– сказал он.– Мне с самого начала было ясно, что вы должны пожениться. Это судьба. Отец Латы одобрил бы ваш брак. Она очень, очень хорошая девочка.
