12.4
Лата рассказала подруге, что происходило в ее жизни после того злополучного звонка, когда Малати сообщила ей о Кабире и ясно дала понять (как будто Лата сама не догадалась), что вместе им не быть. Подруги как раз прогуливались неподалеку от того места, где Лата предложила Кабиру сбежать и плюнуть на постылый, закоснелый, жестокий мир вокруг. «Вот такая мелодрама»,– прокомментировала Лата свой поступок.
Малати прекрасно поняла, какую боль причинила Лате отповедь Кабира.
–Очень смело с твоей стороны,– похвалила она подругу, но сама подумала, что та чудом избежала катастрофы. Как хорошо, что Кабир отказался!– Ты без конца говоришь мне, что я храбрая, но тут ты меня переплюнула.
–Разве?– ответила Лата.– С тех пор мы не виделись и я ни словечка ему не написала. Даже думать о нем не могу. Я думала, что забуду его, если не стану отвечать на письмо, но это не сработало.
–На письмо?– удивилась Малати.– Он написал тебе в Калькутту?
–Да. И в Брахмпуре я постоянно про него слышу. Вчера вечером Пран упомянул его отца, а сегодня утром мне рассказали, что Кабир вызвался добровольцем в лагерь для пострадавших на Пул Меле. Он помог Вине найти ее пропавшего без вести сына. Вдобавок мы сейчас гуляем там, где я гуляла с ним…– Лата умолкла.– Что посоветуешь?
–Ну, начнем с того, что дома ты покажешь мне его письмо. Чтобы поставить диагноз, мне надо увидеть симптомы.
–А вот оно.– Лата достала из кармана конверт.– Кроме тебя, я никому его не показывала.
–Хм-м. А когда ты успела… Поняла! Ты же сбегала в свою комнату перед выходом.– Письмо выглядело зачитанным; Малати присела на корень баньяна.– Ты точно не против?– спросила она, когда пробежала глазами уже половину письма.
Закончив, она перечитала письмо еще раз.
–Что за благоуханные воды?– спросила она.
–Это цитата из путеводителя.– Приятное воспоминание сразу подняло Лате настроение.
–Знаешь,– сказала Малати, складывая и возвращая письмо,– мне понравилось. Кабир пишет открыто, и сердце у него доброе. Но выглядит это как писанина обыкновенного подростка, который предпочел бы поговорить со своей подружкой, чем писать ей.
Лата задумалась над словами подруги. Что-то подобное приходило в голову и ей, однако это ничуть не сгладило удручающего действия, которое мало-помалу оказывало на нее письмо. Если так рассуждать, то и ее саму вполне можно упрекнуть в незрелости. Да и Малати тоже. И кто в таком случае зрелый? Ее старший брат, Арун? Младший Варун? Мама? Эксцентричный дедушка, которому дай только порыдать да помахать тростью? И зачем человеку вообще стремиться к зрелости? Потом Лата задумалась о собственном – неуравновешенном и так и не отправленном – письме.
–Дело не только в том, что он мне написал, Малати. Семья Прана теперь без конца будет о нем говорить. А через несколько месяцев начнется сезон крикета, и я всюду буду читать о нем в газетах. И слышать. Не сомневаюсь, что без труда различу его имя с пятидесяти ярдов.
–Ой, ну хватит стонать, Лата, ты же не слабачка!– заявила Малати, и раздражения в ее голосе было не меньше, чем любви.
–Что?!– сокрушенно и при этом разгневанно воскликнула Лата, воззрившись на подругу.
–Тебе надо чем-то заняться, отвлечься,– решительно сказала Малати.– Чем-то помимо учебы. К тому же до итоговых экзаменов почти год, и в первом семестре народ обычно не напрягается.
–Благодаря тебе я теперь пою.
–О нет,– отмахнулась Малати.– Я не об этом. Если уж на то пошло, прекращай петь раги – песни из кинофильмов полезнее.
Лата засмеялась, вспомнив Варуна и его граммофон.
–Жаль, здесь не Найнитал,– продолжала Малати.
–То есть мне следовало бы заняться верховой ездой, греблей и фигурным катанием?
–Да.
–Беда в том,– сказала Лата,– что в лодке я думала бы исключительно о благоуханных водах, а в седле – о том, как мы катались на велосипеде. Да и вообще, ни грести, ни ездить верхом я не умею.
–Чтобы забыть о своих страданиях, нужно чем-то активно заниматься,– говорила Малати (отчасти самой себе).– Может, вступишь в какой-нибудь клуб? Литературное общество, например?
–Нет.– Лата помотала головой и улыбнулась. Вечера у господина Навроджи и все им подобное будет только навевать ей ненужные воспоминания.
–Тогда студенческий театр. В этом году ставят «Двенадцатую ночь». Получи роль в спектакле – и будешь весело смеяться над превратностями любви и жизни.
–Мама никогда не позволит мне играть в театре,– сказала Лата.
–А ты не будь такой паинькой! Рано или поздно она согласится, вот увидишь. Пран в прошлом году играл в «Юлии Цезаре», между прочим, и там даже были женщины. Немного и не в главных ролях, положим, но самые настоящие девушки, а не переодетые парни. В то время он уже был обручен с Савитой. Разве твоя мама хоть слово ему сказала? Нет, не сказала. Сам спектакль она не видела, зато очень гордилась, что он пользовался таким успехом у публики. Значит, и на сей раз возражать не будет. Пран непременно тебя поддержит. И кстати, в студенческих театрах Патны и Дели тоже теперь смешанные актерские составы. Времена меняются!
Лата сразу представила, что ее мать скажет об этих переменах.
–Да!– воодушевилась Малати.– Спектакль ставит этот наш философ, как его? Ладно, потом вспомню. Прослушивания начинаются через неделю. Девушек слушают отдельно от парней. Все очень благопристойно. Может, и репетировать будут отдельно. Самый осторожный родитель носа не подточит! К тому же спектакль приурочен к церемонии посвящения – чем не достойный повод? Тебе жизненно необходимо что-то в этом роде, иначе ты завянешь. Активность – бурная, немедитативная деятельность в большой дружной компании. Поверь мне на слово, это тебя исцелит. Я сама именно так и забыла о своем музыканте.
Хоть Лате и казалось, что душераздирающая интрижка Малати с женатым музыкантом – отнюдь не повод для шуток, она была благодарна подруге за попытку ее развеселить. Узнав на собственном опыте о пугающей силе чувств, она стала лучше понимать то, чего раньше не понимала: как Малати позволила себе впутаться в столь рискованное и губительное для репутации дело.
–И вообще, надоел этот Кабир, расскажи про всех остальных мужчин, с которыми ты познакомилась. Кто этот канпурский ухажер? И что ты делала в Калькутте? Разве мать не хотела свозить тебя заодно в Дели и Лакхнау? В каждом из этих городов должен быть хотя бы один интересный мужчина.
Выслушав подробный рассказ Латы о путешествии – вышел не столько список мужчин, сколько живое описание событий (за исключением последней ночи в Лакхнау, не поддающейся никакому описанию), Малати сказала:
–Насколько я поняла, любитель пана и поэт идут ноздря в ноздрю в этом матримониальном заезде.
–Поэт?– Лата была ошарашена.
–Да. Полагаю, его брата Дипанкара и договорника Биша в расчет не берем?
