–Ничего!– ответил Ман, уставившись на закрытую дверь, и тихо добавил себе под нос:– Она же не всерьез?
«Ну уж нет, так просто от меня не избавишься»,– решил он и подошел к двери в спальню.
–Ой, Даг-сахиб, не надо, пожалуйста…– в ужасе запричитала Биббо. В спальню Саиды-бай входить категорически запрещалось, тем более когда сама она была там.
–Саида-бегум,– ласково и озадаченно заговорил Ман,– что я такого сделал? Умоляю, скажи! Чем я тебя прогневил – или это Рашид виноват? Или Фироз?.. Или кто?
Ответа не последовало.
–Пожалуйста, Капур-сахиб,– сказала Биббо как можно громче и тверже.
–Биббо!– раздался из-за двери властный металлический голос попугая. Горничная невольно захихикала.
Ман попытался открыть дверь, но ручка не поддалась. Наверное, заперлась изнутри, в ярости подумал он, а вслух сказал:
–Саида-бегум, ты несправедлива! Сперва сулишь мне райские наслаждения, а в следующий миг обрекаешь на адские муки. Я к тебе чуть ли не с вокзала примчался, едва успел умыться и побриться. Скажи хотя бы, чем я тебе не угодил?
Из-за двери донесся глухой голос Саиды-бай:
–Просто уходи, Даг-сахиб, сжалься надо мной и уходи! Сегодня я не смогу тебя принять. И объяснять каждый свой поступок я тоже не могу.
–В письме ты не объяснила, почему отослала меня в деревню, но и сейчас, когда я приехал, не желаешь…
–Биббо!– скомандовал попугай.– Биббо! Биббо!
Ман забарабанил в дверь:
–Впусти меня! Поговори со мной, умоляю… и, ради бога, заткни клюв этой полоумной птице! Я понимаю, что ты расстроена, но каково, по-твоему, мне? Завела меня, как часы, а теперь…
–Если ты еще хочешь меня увидеть,– в слезах крикнула Саида-бай из-за двери,– то сейчас же уйдешь! Иначе я велю Биббо позвать привратника. Ты причинил мне боль не со зла, я это принимаю и ни в чем тебя не виню. Но и ты должен понять, что мне больно! Прошу, уходи. Встретимся в другой раз. Прекрати меня терзать, Даг-сахиб, заклинаю! Иначе нам не быть вместе!
Вняв ее мольбам и угрозам, Ман перестал барабанить в дверь и, совершенно сбитый с толку, вышел в галерею. Он так растерялся, что ничего не сказал Саиде на прощанье. Ерунда какая-то… Полная неожиданность – как гром среди ясного неба. При этом Саида явно не кокетничала, а искренне расстроилась.
–Что же вы натворили?– не унималась Биббо. Поведение хозяйки немного ее пугало, но зато какие страсти! Бедный Даг-сахиб! Никто прежде не позволял себе барабанить в дверь Саиды-бай. Какая драма!
–Ничего,– ответил Ман, чувствуя себя раздавленным и оскорбленным. Живое участие Биббо грело ему душу.– Ничего я не делал.
Так вот ради чего он добровольно отправился в ссылку на столько недель? Всего несколько минут назад Саида-бай фактически сулила ему ночь нежности и экстаза, а потом – без всякой на то причины – не просто не сдержала обещаний, а буквально уничтожила его своими эмоциональными угрозами.
–Бедняжка Даг-сахиб,– проворковала Биббо, глядя на его ошарашенное, но по-прежнему красивое лицо.– Вы свою трость забыли. Вот, держите.
–О, точно,– сказал Ман.
Когда они пошли вниз, она изловчилась и сперва просто задела его, а потом и прижалась к нему всем телом: встала на цыпочки и подставила губы. Ман не удержался и поцеловал ее. Он был в таких растрепанных чувствах, что немедленно занялся бы любовью с кем угодно, даже с Тахминой-бай.
«Какая понимающая и ласковая девушка,– подумал Ман, когда они, обнявшись, на минуту замерли на лестничной площадке.– И умная. Да, Саида-бай жестоко со мной обошлась, очень жестоко, и Биббо это понимает».
Впрочем, умом Биббо все же не отличалась: они целовались на площадке, и их отражение в высоком зеркале можно было увидеть из галереи. Саида, быстро сменив гнев на милость и решив, что поступила с Маном слишком жестоко, выбежала из спальни и хотела попрощаться с ним, не спускаясь в коридор, но тут же увидела происходящее на лестнице и в ярости едва ли не до крови прикусила нижнюю губу.
Она оцепенела. Через несколько секунд Ман одумался и отпрянул, а Биббо, хихикнув, повела его к выходу.
Затем она вернулась, чтобы забрать пустые стаканы из передней Саиды-бай. Хозяйка, наверное, прилегла отдохнуть и выйдет, когда проголодается. Биббо снова захихикала, вспомнив поцелуй на лестнице. Она еще смеялась, когда выходила в галерею. Там ее поджидала Саида-бай. От одного взгляда на ее лицо девушке стало не до смеха.
12.17
На следующий день Ман отправился к Бхаскару.
Тот несколько дней поскучал, а потом решил упражняться в переводе разных единиц в метрическую систему, хотя в Индии ее пока нигде не ввели. Преимущества этой системы по сравнению с британской стали очевидны, когда он взялся за единицы объема. Метрическая система позволяла без труда сравнить что угодно – например, Брахмпурский форт с будущим ребенком Савиты. Без необходимости переводить кубические ярды в кубические дюймы Бхаскар мог сделать это в считаные секунды. Не то чтобы такой перевод представлял какую-то трудность для Бхаскара – нет, но это было неудобно и неэлегантно.
Метрическая система подарила ему еще одну радость: теперь он мог беспрепятственно и сколько душе угодно развлекаться со степенями десяти. Однако спустя несколько дней и прелести метрической системы наскучили Бхаскару. Друг – доктор Дуррани – не навещал его уже несколько дней, в отличие от Кабира. Кабир был славный, но доктор Дуррани всегда приносил ему новые математические идеи и задачки, а без него Бхаскару приходилось выкручиваться самостоятельно.
Он снова заскучал и пожаловался госпоже Капур. Впрочем, его ворчание не возымело желаемого эффекта – бабушка не хотела отпускать его обратно в Мисри-Манди,– и он решил обратиться за помощью к дедушке.
Махеш Капур ласково и строго ответил, что ничем не может ему помочь. Все решения такого рода принимала его жена.
–Но я умираю со скуки! И голова у меня уже неделю не болела, почему я должен целыми днями валяться в постели? Я в школу хочу! Мне не нравится в Прем-Нивасе.
–Неужели? Тут ведь твои нана и нани, разве тебе с нами не весело?
–Нет,– заявил Бхаскар.– Пару дней еще ничего… И вообще, тебя почти не бывает дома.
–Твоя правда. У меня очень много работы – очень много важных решений надо принять. Что ж, пожалуй, тебе будет интересно узнать, что я решил покинуть Конгресс.
–О!– воскликнул Бхаскар, изо всех сил изображая интерес.– Что это означает? Они проиграют?
Махеш Капур нахмурился. Ребенок едва ли мог понять, каких усилий и нервов ему стоило это решение. Кроме того, Бхаскар подвергал сомнению даже очевидные вещи – например, что два плюс два будет четыре,– и едва ли был способен посочувствовать деду, в жизни которого происходили колоссальные перемены: под ногами дрожали незыблемые основы его мира. При этом Бхаскар порой бывал до странности уверен в цифрах и фактах, хотя некоторых открытий достигал хаотичными метаниями и скачками абстрактной мысли. Ни перед кем из родных Махеш Капур не трепетал, но Бхаскара он немного побаивался. «Странный мальчик! Конечно, ему надо учиться,– думал Махеш Капур,– а мы обязаны дать ему все возможности для развития этих пугающих – в каком-то смысле – способностей».
