В сотне ярдов от Секретариата путь марширующим перегородил полицейский кордон. Шествие остановилось. Полицейские двинулись вперед и замерли в пяти ярдах от толпы. По приказу ЗНП
[90] инспектор велел студентам либо разойтись, либо вернуться туда, откуда они пришли. Студенты не повиновались. Все это время они не прекращали скандировать лозунги, которые становились все более и более оскорбительными. Причем теперь они были адресованы не только правительству, но и силам полиции: если раньше полицейские служили британцам, то теперь они – лакеи Конгресса, им впору носить дхоти, а не шорты и т.д. ит.п.
У полицейских зачесались руки. Им не терпелось добраться до самых громогласных сочинителей лозунгов, но те стояли за кордоном из девушек (некоторые из них были закутаны в паранджи), и правоохранителям оставалось лишь грозить парням дубинками. Студенты же осмелели, увидев, что угрозы Л.Н.Агарвала не подтвердились: полицейские держали в руках только латхи, а не огнестрельное оружие.
Кто-то припомнил козни министра внутренних дел и начал выкрикивать оскорбления в его адрес. Всплыла вчерашняя речовка про «далала»– сутенера,– но прозвучало и несколько новых:
Манания Мантри, кья хейн ап?
В вас, министр, вижу я,
Человека ест змея!
Иные неприкрыто выражали сомнение в наличии у него мужского достоинства. Рашид вместе с еще одним лидером студенческого профсоюза попытались унять студентов и напомнить им, что лозунги должны иметь отношение к делу, но не преуспели. Во-первых, часть протестующих принадлежала к студенческим объединениям, над которыми недавно победившая на выборах Социалистическая партия не имела никакой власти, а во-вторых, собравшихся уже охватил мятежный угар. Благородные лозунги на плакатах нелепо контрастировали с их низкопробными насмешками.
Обнаружив, что протест, который он помогал организовывать, окончательно вышел из-под контроля, Рашид попытался успокоить хотя бы тех, кто стоял рядом. Они действительно успокоились, но остальные не последовали их примеру. К тому времени оскорбительные речовки и стишки подхватили и другие группы. Рашид пробовал кричать, что оскорбления не имеют никакого отношения ни к их маршу, ни к политической платформе, чем тут же навлек на себя гнев протестующих. Один студент-медик, считавший себя очень остроумным и горячим бунтарем, закричал: «То ты Всеиндийское радио, а то пляшешь под дудку Агарвала! Сначала раззадорил нас, а теперь хочешь успокоить! Мы не заводные игрушки!» В знак своей независимости от лидеров и политических течений он вырвался за кордон из девушек и продолжил свободно осыпать бранью полицейских. Когда те бросались к нему, он снова прятался в толпу. Его друзья смеялись, а Рашид – ему стало страшно при виде озверевших полицейских и стыдно, что его высокие убеждения смешали с грязью,– отвернулся и пошел прочь. В словах студента-медика оказалось достаточно правды, чтобы больно задеть его за живое.
До пошлых оскорблений опустились лишь немногие студенты, однако их крики вызвали возмущение у большинства девушек и других участников протеста, включая учителей. Народ стал расходиться. Л.Н.Агарвал, наблюдавший за происходящим из окна своего кабинета в Секретариате, с удовлетворением отмечал, что защитный кордон редеет, и передал полицейским приказ разогнать оставшуюся толпу.
–Пусть усвоят, что учиться уму-разуму можно не только в стенах аудиторий,– сказал он ЗНП, пришедшему к нему за распоряжениями.
–Хорошо, господин,– едва ли не с благодарностью ответил тот.
Наслушавшись оскорблений от участников марша, он был только рад исполнить приказ.
Он велел инспекторам, младшим инспекторам и констеблям преподать студентам хороший урок – и те сделали это с большим удовольствием. На студентов обрушился внезапный и беспощадный град ударов латхи. Некоторые студенты получили тяжелые травмы. Кровь, мешаясь с водой из луж от вчерашнего дождя, обагрила асфальт. Протестующих били сильно. Трещали сломанные кости – ребра, ноги и руки, которыми студенты пытались защитить головы от дубинок. Раненых студентов полицейские грубо растаскивали по фургонам, иногда за ноги – они были слишком разъярены, чтобы пользоваться носилками.
Один парень лежал в фургоне на пороге смерти, с проломленным черепом. Это был тот самый студент-медик.
12.23
Вернувшись в Брахмпур, С.С.Шарма столкнулся с непростой и опасной ситуацией. То, что начиналось как студенческий протестный марш, расстроило и переполошило весь город. Студенты, забыв о политических разногласиях, объединились в борьбе с произволом, жестокостью и неправомерными действиями полиции. Неподалеку от больницы при медицинском колледже, куда полицейские отвезли раненого студента (сообразив, что тот получил тяжелые травмы), организовалось всенощное бдение: несколько тысяч студентов сидели на улице под окнами колледжа и ждали вестей о состоянии парня. Ни о каких занятиях, конечно, не было и речи – их пришлось отменить на несколько дней.
Министр внутренних дел, готовясь к худшему в случае смерти юного мятежника, посоветовал главному министру привлечь к делу армию, а при необходимости ввести в Брахмпуре военное положение. Сам он уже ввел комендантский час, который начинался этим вечером.
С.С.Шарма молча выслушал его доклад, а потом сказал:
–Агарвал, почему так происходит? Стоит мне на пару дней уехать из города, как вы устраиваете здесь бардак! Если вы устали от министерского поста, я могу предложить вам другой, только скажите.
Однако Л.Н.Агарвалу нравилась власть, которую давал ему пост министра внутренних дел, и он знал, что на кого угодно эти обязанности не возложишь – особенно теперь, когда планы Махеша Капура об уходе из Конгресса уже ни для кого не были секретом.
–Я сделал все, что мог. Властям на одной доброте далеко не уехать.
–Предлагаете поднять армию?
–Да, Шармаджи.
На лице С.С.Шармы отразилась усталость.
–Эта мера не пойдет на пользу ни армии, ни людям Брахмпура,– сказал он.– А студентов разъярит, как никакая другая.– У него немного затряслась голова.– Они мне как родные дети. Мы поступили неправильно.
Л.Н.Агарвал позволил себе презрительную улыбку – что за неуместная сентиментальность! Однако ему стало легче от коллективного «мы», которое употребил главный министр.
–Полагаю, Шармаджи, что бы мы ни предприняли, студенты все равно придут в ярость, когда тот медик умрет.
–Вы говорите «когда», а не «если»? Значит, надежды нет?
–Насколько я понял, нет. В такой ситуации сложно докопаться до истины: люди склонны преувеличивать. Однако будем готовиться к худшему.– Л.Н.Агарвал говорил невозмутимым холодным тоном и даже не думал оправдываться.
Главный министр вздохнул и с легкой гнусавостью в голосе продолжал:
