–Из-за введенного вами комендантского часа вечером нас опять ждут проблемы, независимо от судьбы юноши. Что мы будем делать, если студенты не пожелают расходиться? Откроем стрельбу?
Министр внутренних дел промолчал.
–А когда мальчик все же умрет, его похороны могут обернуться неуправляемым бунтом. Вероятно, его захотят кремировать на берегу Ганги, неподалеку от злополучного погребального костра.
Агарвал даже не поморщился при этом совершенно лишнем упоминании давки на Пул Меле. Если делаешь все, как положено, считал он, то и попреки сносишь легко, без внутреннего содрогания. Он не сомневался, что комиссия по расследованию трагического происшествия на Пул Меле признает его невиновным.
–Не получится,– отрезал он.– Кремировать придется в гхате или еще где-нибудь. Пески на этом берегу уже ушли под воду.
С.С.Шарма хотел что-то сказать, но передумал. На днях Джавархарлал Неру, вопреки недовольству однопартийцев, вновь пригласил его в Кабинет министров Индии. Отказывать становилось все труднее. Но теперь, когда Махеш Капур вот-вот должен был подать в отставку, перевод С.С.Шармы в Дели неизбежно приведет к тому, что главным министром назначат Агарвала, а Шарма не мог с чистой совестью передать свой штат этому расчетливому и жесткому политику, который при всем его уме был начисто лишен человечности. Порой, предаваясь философским раздумьям, Шарма ощущал себя отцом своего народа. Да, иногда он вынужден был идти на мировую или компромиссы, которых мог избежать, но лучше уж так, чем держать подопечных в ежовых рукавицах. И хотя властям действительно далеко не уехать на одной доброте, С.С.Шарма приходил в ужас при мысли, что отныне ехать придется на дисциплинарных мерах и страхе.
–Агарвал, я вас избавлю от этой проблемы. Будьте любезны, никаких распоряжений по данному поводу никому более не отдавайте,– сказал главный министр.– Впрочем, прежних распоряжений тоже не отменяйте. Комендантский час пусть остается.
С этими словами главный министр посмотрел на часы и велел своему личному помощнику позвонить суперинтенданту медицинского колледжа. Затем, не обращая никакого внимания на Агарвала, принялся читать газету. Личный помощник наконец дозвонился, сказал: «С вами хочет поговорить главный министр, господин»– и передал трубку С.С.Шарме.
–Говорит Шарма. Я к вам еду. Прямо сейчас. Нет-нет, без полицейского эскорта. С одним помощником… Да… Бедный мальчик, очень грустно слышать… Конечно, я позабочусь о своей безопасности. Постараюсь не показываться на глаза студентам, которые дежурят под окнами… Как это «невозможно»? Неужели ни одного служебного входа не найдется? А калитка у вашего дома? Ей и воспользуюсь. Будьте так добры, встречайте меня. Да, через пятнадцать минут… Никому не говорите о моем приезде, а то, чего доброго, целая делегация встречать выйдет. Сейчас это ни к чему… Нет, его со мной не будет – совершенно точно.
Глядя не на Агарвала, а на стеклянное пресс-папье у себя на столе, главный министр сказал:
–Мне нужно съездить в медицинский и посмотреть, какие меры можно принять. Полагаю, вам лучше остаться здесь, в моем кабинете,– так я смогу сразу же вам позвонить, если появятся какие-то новости, а мои помощники будут полностью в вашем распоряжении.
Л.Н.Агарвал обеспокоенно провел рукой по плешке в форме подковы:
–Я предпочел бы поехать с вами. Или хотя бы отрядить полицейских…
–Полагаю, это лишнее.
–Вам нужна защита! Студенты…
–Агарвал, вы пока не главный министр,– тихо произнес С.С.Шарма и скорбно улыбнулся; Л.Н.Агарвал молча нахмурился.
12.24
Добравшись до палаты раненого студента, главный министр, повидавший на своем веку немало жертв полицейских побоев, долго и сокрушенно качал головой, не веря своим глазам. Посмотрев в окно на сидящих на лужайке и дороге студентов, он попытался представить их шок и гнев. Хорошо, что они не знают о его приезде… Суперинтендант что-то говорил ему о невозможности возобновления занятий, однако внимание главного министра привлек старик в типичных для членов Конгресса одеждах, тихо сидевший в углу и даже не вставший поздороваться. Он был так же глубоко погружен в свой внутренний мир, как и сам Шарма.
–Кто вы?– спросил его главный министр.
–Отец этого несчастного мальчика,– ответил старик.
Главный министр поклонился:
–Пожалуйста, пройдемте со мной. Все остальное подождет, сейчас нам необходимо решить насущные проблемы… Я хочу поговорить с вами наедине, здесь слишком много народу.
–Я не могу выйти. Сын вот-вот скончается.
Главный министр окинул взглядом палату и попросил выйти всех, кроме одного врача. Затем он обратился к старику:
–Я виноват в том, что позволил этому случиться, и беру ответственность на себя. Но мне нужна ваша помощь. Вы видите, как обстоят дела. Только вы можете сейчас спасти ситуацию. Если вы этого не сделаете, увы, таких несчастных мальчиков и убитых горем отцов будет еще много…
–Что мне сделать?– спокойно спросил старик, как будто ничто больше не имело для него значения.
–Студенты разъярены. Когда ваш сын умрет, они захотят устроить шествие. Мероприятие будет эмоциональным и почти наверняка выйдет из-под контроля. Это фактически неизбежно. И кто в таком случае будет в ответе за случившееся?
–Что вы предлагаете?
–Поговорите со студентами. Попросите их скорбеть вместе с вами, прийти на похороны. Мы кремируем вашего сына там, где вы скажете, и я не позволю полиции присутствовать на церемонии. Но вы должны посоветовать студентам не устраивать очередной марш. Он может закончиться непредсказуемо.
Старик зарыдал. Через некоторое время он взял себя в руки и, поглядев на сына, голова которого почти целиком была забинтована, тем же спокойным голосом проговорил:
–Я сделаю все, что вы скажете.– Немного погодя старик добавил, но уже себе под нос:– Получается, его смерть ничего не изменит?..
Главный министр расслышал его слова.
–Нет. Я приму все меры, чтобы это было не так. Сам я тоже попытаюсь урегулировать ситуацию, но никакие мои речи не окажут на них такого усмиряющего действия, как ваше обращение. Своим поступком вы сможете предотвратить больше бед и горя, чем большинству людей удается предотвратить за всю жизнь.
Главный министр уехал так же, как и приехал,– инкогнито. Вернувшись в свой кабинет, он попросил Л.Н.Агарвала отменить комендантский час и выпустить на свободу всех задержанных на марше.
–И позовите ко мне председателя студенческого профсоюза,– добавил он.
Вопреки возражениям Л.Н.Агарвала, винившего во всех бедах именно студенческий профсоюз, главный министр встретился с председателем. Спеси у молодого человека поубавилось, но настроен он был даже решительней, чем прежде. Он хотел взять с собой Рашида: сам председатель был индус, а Рашид – мусульманин, что выгодно подчеркивало секуляризм социалистов,– но Рашид был слишком раздавлен и пристыжен случившимся. Юноша явился на встречу с главным министром и министром внутренних дел один и чувствовал себя не в своей тарелке.
