–Что ты такое говоришь, Пран!– накинулась на него сестра.
–Юриспруденцию?– столь же резким тоном переспросил господин Махеш Капур.
–О, я так говорю лишь потому, что сам в это не верю,– успокоил Вину Пран.– Я ведь под защитой мантры.
Госпожа Капур обернулась к нему:
–Пран… Рамджап-бабá сказал еще кое-что… Мол, на твои шансы получить должность в университете повлияет чья-то смерть. Не смейся над судьбой. Это опасно. Если кто-то из моих детей умрет раньше меня, я этого не переживу.
–Что вы заладили со своей смертью?– вспылил ее супруг, не терпевший пустых и излишне эмоциональных разговоров.– Пран, твоя палата кишит комарами! Один меня только что укусил. Скажи Савите, чтобы сосредоточилась на своем материнском долге. Юриспруденция ей совершенно ни к чему.
Госпожа Капур, как ни странно, возразила.
–Да что ты вообще в этом понимаешь?– воскликнул ее муж.– Согласен, у женщин должны быть права. Право на собственность, например. Я только «за»! Но если они начнут работать, кто займется детьми? Дети будут расти без матери, без присмотра и ухода. Представь, что ты вышла бы на работу после рождения Прана! Кто кормил бы его грудью? Да он умер бы еще в детстве!
Госпожа Капур решила больше не спорить. Она вспомнила детство Прана и подумала, что в данном случае ее муж, вероятно, прав.
–Как твой сад, аммаджи?– спросил Пран.
Аромат жасмина заполнил палату.
–Циннии под окном Мана уже отцвели,– ответила его мать.– Садовники разбивают новый газон. С тех пор как твой отец ушел в отставку, у меня появилось больше времени на садовые дела. Но теперь мы вынуждены сами платить садовникам. Я посадила несколько новых роз. Земля очень мягкая. И к нам стали заглядывать желтые цапли.
Ман, все это время хранивший робкое – несвойственное львам – молчание, все-таки процитировал Галиба
[95]:
Верности честной ветер не веет боле в сердечном саду,
Не сыщется там ничего, кроме простого желанья…
От этих строк он окончательно пал духом.
Вина улыбнулась, Пран засмеялся, а Бхаскар остался невозмутим: все его мысли были о другом.
Кедарната, однако, что-то встревожило. Госпожа Капур тоже взглянула на лицо младшего сына с новой тревогой, а бывший министр раздраженно велел ему замолчать.
13.5
Госпожа Капур медленно гуляла по своему саду. Было раннее утро, хмурое и относительно прохладное. Высокий раскидистый джамболан, росший на улице за оградой, свешивал свои ветви в сад, на мощеную садовую дорожку. Фиолетовые плоды оставляли на ней несмываемые пятна, а угол лужайки был усыпан их семенами.
Госпожа Капур, как и Ман, очень любила плоды джамболана и считала, что они – достойная замена уже отошедшему манго. Департамент общественных работ каждое утро отправлял сборщиков джамболана на улицы города: те влезали на деревья и, стуча по ветвям длинными палками, стряхивали некрупные темные плоды со сладкой вяжущей мякотью на расстеленные внизу простыни. Потом джамболан продавали на людном рынке неподалеку от Чоука. Каждый год сборщики пытались отстоять свое право на фрукты, падающие в сад госпожи Капур, и каждый год та мирно улаживала конфликты: сборщикам разрешалось войти при условии, что они не будут топтать газон и клумбы, а часть плодов отдадут ей.
Сборщики старались ходить осторожно, но газон и клумбы все равно страдали. Ничего, успокаивала себя госпожа Капур, хорошо, что сейчас сезон дождей: сад в это время года украшают не столько цветы, сколько яркая зелень. С годами она уяснила, что не стоит высаживать рядом с джамболаном те немногие растения, что пышно цветут в сезон дождей: циннии, бальзамин, оранжевые космеи. Кроме того, жизнерадостный гомон сборщиков грел ей душу, а без их помощи она все равно не смогла бы собрать плоды даже с тех ветвей, что простирались над ее лужайкой.
Тем утром она медленно прогуливалась по саду Прем-Ниваса, думая обо всем сразу, но главным образом о Пране. На ней было старое непритязательное сари, в котором она мало чем отличалась от служанок дома. Ее муж, напротив, одевался с иголочки, даже когда ему приходилось, как члену Заксобрания от партии Конгресс, носить домотканый хлопок, он всегда был высочайшего качества,– и часто ругал жену за неряшливый вид. Поскольку попреков, справедливых и не очень, с его стороны было очень много, она не находила ни сил, ни желания что-либо менять. Так же вышло и с английским. Что она могла предпринять? Ничего, это ясно. Если ты глупа, то ты глупа; так решил Господь. Госпожа Капур давно пришла к этому выводу.
То, что год за годом ее цветы неизменно занимали первые места на декабрьской Выставке роз и хризантем, а также на Ежегодной цветочной выставке, не переставал удивлять более утонченных жителей Брахмпура. Члены жюри восхищались особым компактным раскрытием бутона и свежестью ее роз, а жены директоров «Бирма Шелл» и «Праги» однажды осмелились на смеси ломаного хинди и английского спросить, чем она удобряет газон, чтобы трава выглядела такой зеленой, ровной и упругой. Госпожа Капур не смогла бы уклониться от ответа, да вот беда: она совершенно не понимала их хинди. Поэтому она просто стояла, благодарно сложив вместе ладони, кивала и с глупым видом принимала комплименты. В конце концов дамы сдались, потрясли головами и пришли к выводу, что она действительно глупа, но определенно обладает «даром» (или, скорее, им обладает ее садовник). Пару раз они пытались переманить его к себе, суля за работу вдвое больше, чем платили Капуры, но главному мали родом из Рудхии было хорошо в Прем-Нивасе. Ему нравилось смотреть, как растут посаженные им деревья и пышно цветут розы, обрезке которых он посвящал столько времени. Спор из-за боковой лужайки благополучно разрешился: легкую неровность они все же оставили, и госпожа Капур превратила это место в маленький рай для ее любимых птиц.
Два младших садовника работали в службе городского озеленения и благоустройства, и к саду Махеша Капура их прикрепили, когда тот занял пост министра по налогам и сборам. Они успели прикипеть душой к Прем-Нивасу, однако теперь их переводили на другой объект.
–Зачем министр-сахиб ушел в отставку?– сокрушались они.
–Спросите об этом самого министра-сахиба,– ответила госпожа Капур, которая была не рада решению мужа и считала его немудрым.
Пусть Неру без конца брюзжит и жалуется на свою партию, он по-прежнему в Конгрессе. И конечно, любые опрометчивые поступки со стороны его последователей – уход в отставку, например,– преждевременны. Вопрос в том, поможет ли их демонстративное поведение форсировать события и убедить премьер-министра тоже покинуть партию – дабы создать новый и, возможно, более жизнеспособный политический союз? Или это лишь подорвет его авторитет в существующей партии и усугубит положение?
