Эх, хорош бутерброд был, да только мал очень. Надо было его Малышу из цельной буханки делать. Как раз ему бы под размер. Но это я так, ворчу просто. Червячок голода на время притих.
— А у судостроителей-то, — Шкода тихо зашептал, чтоб слышно было только нам с Макаром, — столовая, говорят, открылась! Они теперь каждый день горячее по талонам рубают. Щи, макароны с котлеткой.
Приятель аж зажмурился от представленного удовольствия и громко сглотнул.
— Зато у нас к следующему году столовую-фабрику построить собираются на пять сотен мест! — в ответ зашептал Макар.
— Когда это ещё будет? А котлеток прямо щас хочется!
В этот момент наш политинформатор замолк, собираясь с мыслями и дыханием, а со стороны входа в цех громкий голос раздался:
— Товарищи, а что, проститься с погибшим товарищем никто из вас не желает? — Это начальник цеха, Иван Терентьевич Балашов заглянул, чтобы поторопить работников на прощание с телом мастера.
Все отвлеклись на голос руководителя, кто-то уже спиной к оратору, всё так же возвышающемуся над толпой рабочих, развернулся. И никто, кроме меня, не заметил, каким, полным явной неприязни взглядом, окинул Юхтин прервавшего его Балашова. Но вслух новый мастер ничего не произнес. Понятное дело, проститься с погибшим на производстве рабочим, да еще таким заслуженным — это святое!
И всё же, что это за подковерно-заводское противостояние я углядел?
Сразу после обеденного перерыва мы выдвинулись практически всем цехом на место прощания. Я, разумеется, в компании с Ванькой и Малышом потопал. Вышли за проходную, охранник на входе сосредоточенно сидел, пересчитывал выходящих. Даже пальцы загибал для надежности. Похоже, ему для отчетности необходимо. А я, признаться, думал, что вся эта бюрократия с бумажками только во времена Сталина началась, а до того полная анархия пополам с «демократией».
Прощание проходило во дворе красного кирпичного дома, стоящего недалеко от заводских территорий. В подобных зданиях мастера проживали да инженерный состав. А пролетариат — чуть дальше, в «бараках» попроще. Но тоже в шаговой доступности от производства. Оно и понятно — общественного транспорта ведь в этой части города еще нет. Сейчас от наших районов только пара маршрутов трамвая к центру города проложено, но и те к заводам вплотную не подходят.
Трамваи — они ведь больше там, где госслужащие, конторы да лавки НЭПманские. Что почти сплошь в центре располагаются…. Так, это я отвлекся чего-то. Народ с покойным принялся прощаться, вдова и еще несколько пожилых теток в черных платках от этого расчувствовались еще сильнее. Вместе со всеми сделал подход к телу. Вроде опытный был человек Трофимыч, и чего он к тому паровому котлу полез?…
Гроб с телом погибшего водрузили на телегу, флегматичная лошадка пошагала вдоль по улице по направлению к кладбищу. Часть скорбящих двинула следом. Мы не пошли: нас родной завод дожидался. Впрочем, по пути туда я метнулся мухой в аптеку, — как раз мимо проходили.
— Простите, есть у вас в продаже вата?
Вата в аптеке была. За мои кровные двадцать три копейки, между прочим, двадцатик — серебряный, мне вручили увязанный в серую оберточную бумагу небольшой тючок размером чуть меньше моего кулака. Ну, хоть уши теперь останутся целыми.
Парней догнал, совсем недалеко ушли, вместе с остальным рабочим людом из нашего цеха протопали через проходную. Раздал вату, пояснил, зачем ее в уши засовывать. Друзьям помогать нужно, тогда они и в следующий раз бутербродами поделятся.
План на детали за смену не выполнили. Юхтин, записывая результаты подсчета сделанного, укоризненно покачал головой.
— Плохо, товарищи! С такими темпами мы коммунизм долго еще строить будем.
Хотелось ему ответить, куда он со своим несбыточным коммунизмом идти может, но промолчал. Мало ли, может в этом мире всё и получится? Вдруг недостающим элементом его быстрого достижения как раз магия выступает (это в моем прошлом мире коммунизм не положен был, ведь у нас волшебства не было). Тем более, что спорить по таким краеугольным темам и становиться на карандаш у непосредственного начальства совсем ни к чему. А мои товарищи эти слова так и вовсе практически индифферентно восприняли, только что плечами не пожали. Что плохого-то? Штрафы за невыполнение сменного задания вместе с царским режимом исчезли, а премию начисляют по итогам всего месяца, а не одного дня. Тем более, что и недовыполнили-то мы совсем чуть-чуть. Как раз того времени, что на прощание с покойным потратили, и не хватило.
Уже с завода выходили, когда Ванька, наш известный заводила, вдруг поинтересовался:
— Вы на встречу с Бухариным-то завтра собираетесь? — Точно, сегодня же конец рабочей недели, завтра выходной! А Шкоде что сказать? Впрочем, не дома же сидеть! Опять же, когда на личность, о которой раньше только в учебниках и читал, посмотреть смогу?
— Где встречаемся? — спрашиваю, а сам на Малыша поглядываю.
— А что, я как все, — басит тот.
В общем, где и когда встречаемся — договорились, и я рванул за закупками. Тут народ сейчас валом в бакалею с гастрономом повалит, чуть замешкаюсь — без хлеба рискую остаться, а после вчерашнего это чревато. Мать ведь не только без обеда оставить может. Опять же, самому будет сильно неловко так семью второй день подряд без припасов оставлять.
За хлебом я успел. Ароматный, с поджаристой корочкой, аж слюнки потекли. В прошлой жизни ни за какие деньги такой хлеб купить не смог бы… Дело в содержании белков в зерне — к 21 веку оно серьёзно упало. И вкус хлеба (и запах) стали совсем другими. А тут я прям нарадоваться не могу…
В соседнем отделе купил три бутылки молока и пару фунтов манной крупы. Сенька манную кашу очень уважает, да и Катюшке в прикорм ее уже начали давать. Ну, а молочная посуда и мне потом сгодится, с собой молоко на работу таскать. Так-то чаще мы у соседей берем, у которых корова в сарае во дворе стоит. О! А тут еще и бочка с солёной селёдочкой. М-м-м!!! Всегда уважал эту рыбку!
И наступило утро! А вместе с утренним солнышком с рейса вернулся отчим. Значит, я все правильно сделал, когда с парнями о походе на сегодняшний митинг договорился. Нет, как уже говорилось, отчим человек не плохой, ни в коем случае! Он… обычный. Просто, когда он дома, к нему прижимаются мать и Сенька, и мне в этом кругу радующихся друг другу людей не остается места. Точнее, мне-Ваське так всегда казалось. Сейчас же вижу, что ничего такого и в помине нет. Григорий, как на пороге появился, крепко всех обнял да гостинцы раздал. А дальше за стол сели да праздновать «воссоединение семейства» принялись. Смотрел я на всех, умиляясь и радуясь, что у меня есть семья. И уловил, как затихают отголоски Я-Васиной глупой ревности. Вот и славно! В общем, посидел я со своими полчасика, позавтракал. А потом срулил к друзьям-приятелям…
Улица в это воскресное утро выглядела по-праздничному. Углы и балконы некоторых домов украсились кумачом. Ближе к центру всё больше красных знамен становилось. Люди на улицах выглядели более степенными и ухоженными, чем в будни, явно поутру перетряхивали сундуки да вытаскивали на свет Божий самые яркие наряды. Я хорошо помню, как даже Первомай много кому в тягость стал, а тут приезд Бухарина — и все в пляс. И непонятно, то ли предводителей революции здесь так любят, то ли народ просто поводом для праздника воспользовался. Наверное, всего понемногу…
