Хитроумный политик, Изабелла сумела подсказать герцогу, каким образом он может привязать к себе двух монархов сразу: с одной стороны, она устроила брак его дочери с наследником английской короны, а с другой — велела ему сурово обходиться с ее злосчастным супругом.
Без помощи Изабеллы Бургундец никогда бы не преуспел в обоих хлопотных предприятиях, но, когда сообщники собрались насладиться плодами своих неправедных трудов, известие об измене фламандского ополчения вынудило герцога на время покинуть столицу, оставив поле за орлеанистами, и те, воспользовавшись отъездом Иоанна, стали наступать на Париж. Королева, только недавно въехавшая в столицу, намеревалась провести некоторое время подле короля, дабы вернуть ему силу, утраченную после пережитого потрясения, случившегося с ним в результате недавних событий. Иной цели у нее не было, и она вовсе не стремилась примкнуть к партии орлеанистов, как пытаются утверждать некоторые невежественные историки. Королева обладала не только твердым характером, но и недюжинным умом и понимала, что перемена поведения погубит ее окончательно. Однако, как пишут наши малограмотные компиляторы, присутствие королевы на советах орлеанистов до такой степени пришлось не по вкусу бургиньонам, что они стали силой удерживать ее во дворце.
Какая непоследовательность! Разве можно после стольких ошибок продолжать писать историю?
Хотя и с трудом, но можно предположить, что до приезда в Париж королева сумела найти способ поддерживать связь с орлеанистами. Но как могла она связаться с ними, когда их войско стояло под стенами столицы? И как бургиньоны могли заподозрить королеву, никогда не скрывавшую своих к ним симпатий? Даже если бы она и не питала к бургиньонам никаких чувств, она тем не менее должна была бы притворяться, что питает их, ибо в противном случае они бы силой принудили ее пробудить сии чувства.
Когда ты хочешь всего лишь рассказать о прошлом, то тягостно искать противоречия в трудах почтенных историков. И чтобы сделать наш рассказ правдивым, мы вынуждены каждой строкой своей опровергать нелепости, сообщенные нам историками, изучавшими царствование Карла VI, но так и не сумевшими его изучить.
Наконец орлеанисты вплотную приблизились к столице. Захватив Сен-Дени, покинутый принцем Оранжским вместе со всем его гарнизоном, и Сен-Клу, сдавшийся по причине предательства, они приготовились вступить в Париж. Герцог Орлеанский предупредил короля, но ненависть народа ко всему семейству Орлеанов, равно как и к арманьякам, была настолько велика, что в ответ на предложение открыть ворота раздались негодующие возгласы.
«Пусть приходит, — надменно заявляли вожди парижской черни, подчинявшейся только Изабелле и Иоанну. — Пусть приходит, если осмелится, и мы встретим его той же булавой, какой укокошили его папашу».
Приближенные герцога каждодневно твердили королю, что герцог Орлеанский хотел устранить правящую династию, дабы корона навсегда перешла в его семейство, и эти речи, будучи небезосновательными, озлобляли как одну партию, так и другую.
Вскоре всех, кто, по мнению соратников, питал излишне честолюбивые планы, и в одной, и в другой партии стали предавать анафеме, и некоторые историки вновь сделали вывод, что королева изменила свои взгляды. Воистину безосновательное и смешное предположение! Выше мы уже показали всю его ошибочность.
Вскоре с церковных кафедр на головы арманьяков посыпались проклятия: Святые Отцы от имени Господа принялись доказывать неправоту сына, пожелавшего отомстить за смерть отца; там, где должно было звучать только Слово Божье, гремели призывы к убийствам, грабежам, кражам и прочим беззакониям! О Верховное Существо, умели ли эти преступные ораторы молиться Тебе?
Орлеанисты приняли ответные меры, и обе партии, оскорбляя друг друга, принялись с переменным успехом отбирать друг у друга власть. О, как было бы прекрасно, если бы противники ограничились перебранкой!
К сожалению, начались вооруженные столкновения. Арманьяки узнавали друг друга по белым шарфам, повязанным на руку выше локтя. Бургиньоны взяли своей эмблемой крест святого Андрея и красный шарф. Упомянутые нами злосчастные отличия являлись сигналами к бою.
Королева и дофин попросили герцога Бургундского поскорее вернуться, дабы помочь парижанам, дважды совершавшим вылазку, и оба раза неудачно. Герцог вернулся в сопровождении обещанного ему английским королем подкрепления; проезжая через Понтуаз, он едва не расстался с жизнью: какой-то сторонник орлеанистов бросился на него, но, немедленно схваченный слугами герцога, не успел нанести удар. Впоследствии нам еще придется вспомнить об этом происшествии.
Вступив в Париж во главе пятнадцати тысяч всадников, Иоанн Бесстрашный был встречен радостными возгласами горожан; однако стоило им разглядеть, что вместе с эскадроном французов в город въезжают англичане, как радость их испарилась. Немедленно возникли трудности с размещением на постой английских солдат. Но Изабеллу отряды островитян, которых добрые граждане Парижа терпели с большим трудом, вполне устраивали. И мы знаем, чем они ей угодили.
В тот же вечер королева пригласила на обед командира англичан графа Эрундела.
— Граф, — сказала она ему, — для меня истинное удовольствие видеть ваши доблестные войска, явившиеся поддержать нашу армию. Быть может, недалек тот час, когда эти герои встанут под единое знамя; рассчитывайте на меня, ибо первейшей своей заботой я считаю приближение сего часа. Наши отважные народы должны объединиться в единое государство, и править им должен один король.
— Сударыня, — молвил военачальник, — я не уверен, что ваши замыслы отвечают планам моего двора. Сегодня Британия является самостоятельным королевством, но стоит монарху, занимающему ее трон, стать королем Франции — с этого момента Англия превращается в отдаленную провинцию империи. Неужели вы считаете, что такое положение придется англичанам по вкусу?
— Что ж, сударь, — проговорила королева, — пусть ваш король остается в Лондоне, а завоеванной провинцией станем мы; половина Франции уже фактически является таковой, и место, уготованное нам в Европе после нашего объединения, все равно будет более достойным, нежели то, которое отведено нам сейчас, когда нами управляет неспособный для этого бремени государь. В свое время Галлия гордилась своей зависимостью от Рима; когда народ не может завоевать себе славу самостоятельно, ему лучше разделить ее с первой великой державой мира.
— Но что скажут ваши дети, сударыня? Ведь одному из них в свое время предстоит увенчать чело короной Франции!
— При свете дня лилия не утрачивает своей красоты. Корона, упомянутая вами, призрачна; сыновья мои сочетались браком с принцессами из вашего народа, и им предстоит обладать более существенными знаками отличия, нежели ускользающий призрак. Вы сами видите, что, предлагая вам союз, я забочусь и об их славе, и о вашей. Подумайте сами: разве не лучше побеждать вместе с Англией, нежели быть побежденным ею? В первом случае им достанутся и почести, и титулы, а во втором — уделом их станет только тяжесть цепей. Я же предпочитаю быть матерью героев, нежели рабов.
