Не исключено, что именно атмосфера лечебницы побудила де Сада обратиться к истории преступной королевы Изабеллы и ее невменяемого супруга. Впрочем, выписки из рукописей, относящихся к истории смутного времени, когда во Франции у кормила правления фактически оказалась Изабелла Баварская (1371–1435), супруга короля Карла VI, прозванного в начале правления Любимым, но быстро сменившего прозвище на Безумный, де Сад делал гораздо раньше — в 1764 году. Пребывая в то время в Дижоне, он посетил находившийся поблизости картезианский монастырь, где ознакомился с архивными документами эпохи царствования Карла VI и его коварной супруги, и в частности с протоколами допросов Луи де Буа-Бурдона и завещанием герцога Бургундского; оба сеньора принадлежали к числу любовников королевы. Можно только восхищаться удивительной способностью де Сада хранить написанное: множество тетрадок и связок бумаг путешествовали за ним из одной тюрьмы в другую, из одного дома в другой, и так до самого Шарантона. К каждой бумажке, испещренной темной вязью текста, маркиз относился поистине благоговейно, тщательно сберегал ее и классифицировал.
Возможно ли, что уже во время пребывания в Дижоне он обдумывал роман, который будет написан всего за год до смерти автора? Скорее всего де Сада в то время привлекла собственно личность Изабеллы Баварской, распутной супруги Карла, устраивавшей в замке Ботэ-сюр-Марн оргии, достойные любимой героини маркиза, либертенки Жюльетты. Можно предположить, что при чтении документов, свидетельствовавших о преступных деяниях королевы, оставившей в истории Франции страшный кровавый след, в голове де Сада зарождались туманные образы героинь его будущих жестоких романов: Жюльетты, Клервиль, Дюран… А где-то рядом с ними, словно призрак девы-мученицы Жанны д’Арк, преследовавший Изабеллу до самой смерти, из сумрачного леса пока еще неясных мыслей маркиза выступала прозрачная фигурка добродетельной страстотерпицы Жюстины.
В Шарантоне прошлое обступило де Сада со всех сторон. К нему вернулась забытая за годы революции мания «значков», загадочных исчислений, время от времени появлявшихся в письмах маркиза, написанных в Венсеннской крепости и Бастилии. По мнению ряда современников, стремление истолковать все и вся через исчисления оправдывало присутствие маркиза среди душевнобольных; он и сам признавал, что многим его увлечение казалось странным. И продолжал рассеивать на страницах дневника сотни понятных ему одному цифр. Образ Изабеллы Баварской также принадлежал прошлому: выписки почти пятидесятилетней давности стали поистине уникальными, ибо рукописи, откуда они были сделаны, уничтожили, по словам де Сада, «безмозглые вандалы XVIII столетия». В романе автор также ссылается на некие документы, с которыми он якобы ознакомился в Королевской библиотеке в Лондоне, но истинность этого утверждения сомнительна. Известно, что в 1765 году де Сад совершил короткое путешествие в Голландию; но заехал ли он еще и в Англию? Ни прямых, ни косвенных доказательств тому нет. Скорее всего маркиз прибег к этой выдумке, чтобы придать солидности своим рассуждениям: «История, представленная нами, никоим образом не является вымыслом, ибо она написана на основании подлинных свидетельств и фактов, которые до нас еще никто не приводил». Иначе говоря, автор «Изабеллы Баварской» претендовал на звание не романиста, но историка.
Де Сад-историк обратился к временам Столетней войны, долгой (1337–1453) череде военных конфликтов между Францией и Англией, происходивших в основном на землях Франции, выбрав для своего повествования период феодальных усобиц, начавшихся во Франции, когда королевская власть, выскользнув из рук психически больного Карла VI (король с 1380 по 1422 год), уплыла к его дядьям и опекунам: сначала к Людовику Анжуйскому, а затем герцогам Беррийскому, Бургундскому и Орлеанскому; в союзе с последним выступали также знатные и могущественные графы Арманьяки. И те, и другие стремились утвердиться в столичном городе Париже, население которого, возмущенное злоупотреблениями властей, поднимало восстания, истребляя сторонников то одной партии, то другой, ибо ни та, ни другая исполнять свои обещания по облегчению налогов и поборов не спешила. Соперничество между братом Карла Людовиком Орлеанским и бургундским герцогом Иоанном Бесстрашным приобрело характер настоящей войны между «бургиньонами», сторонниками герцога Бургундского, и «арманьяками», сторонниками Орлеанского дома. Убийство Людовика Орлеанского в ноябре 1407 года по приказу Иоанна Бесстрашного лишь подлило масла в огонь вражды, то затухавшей, то вновь разгоравшейся.
Воюя друг с другом, и арманьяки, и бургиньоны тайно вели переговоры с Англией, желая получить помощь для уничтожения соперников. Покончив с собственными заговорщиками, Генрих V Ланкастер (король с 1413 по 1422 год) почувствовал силу и, прервав переговоры, собрал армию и высадился во Франции. 25 октября 1415 года в сражении при Азенкуре англичане нанесли превосходившей их по численности рыцарской армии арманьяков (герцог Бургундский намеревался выступить на стороне англичан) сокрушительное поражение. Иоанн Бургундский фактически стал независимым государем у себя в герцогстве и на землях, принадлежавших ему на востоке Франции. Воспользовавшись разгромом арманьяков, на сцену выступила Изабелла Баварская: она бежала в Труа, где, провозглашенная регентшей на время болезни Карла VI, быстро примирилась с Иоанном Бесстрашным. Тем временем англичане, вновь высадившиеся во Франции, двинулись на Париж. Не в силах остановить их продвижение, герцог Иоанн вступил в переговоры с объединившимися вокруг дофина Карла (будущего короля Карла VII) арманьяками, но неудачно: приближенные дофина, желая отомстить за герцога Орлеанского, убили Иоанна.
Новый герцог Бургундский, Филипп III Добрый, желая отомстить за смерть отца, вместе с Изабеллой вступил в переговоры с Генрихом V, завершившиеся позорным договором в Труа (1420), в результате которого Франция превращалась в часть объединенного Англо-Французского королевства. Генрих V, женившийся на младшей дочери Карла VI Екатерине, становился наследником французского престола, а заочно осужденный дофин Карл приговаривался к изгнанию из Франции. В 1422 году неожиданно скончался Генрих V, а следом за ним Карл VI, и во Франции воцарилось двоевластие: дофин провозгласил себя королем Франции (1422–1461), а англичане и бургундцы признали королем Англии и Франции младенца Генриха VI, за которого стал править его дядя, герцог Бедфорд. В это тяжелейшее для французов время возникла легенда о том, что «Францию погубила женщина, а спасет девственница», подготовившая умы к появлению Жанны д’Арк, героическому и добродетельному антиподу королевы Изабеллы. Снятие осады с Орлеана (8 мая 1429 года) и официальное помазание на царство Карла VII в Реймсе (июль 1429 года) прославили Жанну и положили конец политической карьере Изабеллы: новый король не хотел видеть подле себя преступную мать и могильщицу королевства. Впрочем, спасительницу отечества, чья слава затмевала его собственную, он также видеть не хотел. Конец героической истории Жанны д’Арк известен: попав в плен к бургундцам, она была продана англичанам, осуждена судом Инквизиции и погибла на костре 30 мая 1431 года. Через четыре года, всеми презираемая и покинутая, скончалась Изабелла Баварская.
Заявив о себе как об авторе исторического сочинения, де Сад меж тем не столько излагал историю, сколько проповедовал свой «образ мыслей» либертена, уводивший его в дебри разврата и преступлений, совершенных безнравственной королевой, прозванной за жестокий нрав «волчицей». Согласно рассуждениям маркиза, Изабелла явилась для Франции источником всех зол, ибо для нее основной целью если не жизни, то политики являлось причинение вреда Франции. Преступления Изабеллы — преступления политические, планируемые, просчитанные, они формируют угодный Изабелле миропорядок, основанный на зле, то есть в полном согласии с Десадовой философией преступления. После сло́ва «преступление» слова́ «план» и «замысел» встречаются в тексте романа, пожалуй, наиболее часто. Столь же часто, как «значки»-цифры в дневниковых записях, в романе присутствуют апелляции к читателю: «мы предлагаем читателю осмыслить», «наша обязанность поведать читателю» и т. п. (Часть этих апелляций в переводе снята. — Е. М.) Полагая обязанностью историка вести за собой читателя, автор буквально ни на минуту не оставляет его один на один с текстом, постоянно указывая тропу, по которой ему следует пробираться по историческим дебрям, — словно режиссер, разъясняющий актерам, а через них и зрителям смысл поставленной им пьесы. Наверное, здесь уместно будет вспомнить, что страсть к театру, всю жизнь не покидавшая де Сада, смогла реализоваться только в Шарантоне, где он при поддержке директора Кульмье ставил спектакли с участием пациентов лечебницы. Многословием же де Сад отличался всегда.
