–А вы, хомо, ничего такие… ловкие для вашей породы… и, пожалуй, не такие тупые, как остальные.
Я обернулся на голос.
Обессиленный Шахх сидел на земле. Ротовые щупальца безвольно повисли, морда серая, глаза как у дохлой селедки. Оно и понятно. Все его тело было в порезах, которые и не думали затягиваться. И что самое неприятное, его вторая лапа, которая только-только отросла, валялась неподалеку в луже крови. По ходу, гибкий хлыст слизняка, словно топор, отсек нежную, не до конца сформировавшуюся конечность.
–Это ты, надо понимать, вместо благодарности сейчас сказал,– проговорил Иван, на которого я посмотрел осуждающе: видно же, что Шахх, судя по всему, собрался в Край вечной войны – соответственно, какие могут быть претензии к умирающему?
Шахх хмыкнул, отчего ротовые щупальца вяло шевельнулись.
–Если вам так нужна моя благодарность… то благодарю,– негромко произнес он.
–Нам от тебя ничего не нужно,– сказал я, снимая плотно намотанные тряпки со своей руки, которая, судя по ощущениям, полностью восстановилась.– Зато я точно знаю, что нужно тебе.
Конечность моя и правда стала практически такой, какой была до ожога фрагментами плоти летающего полотнища. При этом «почти»– ключевое. Размеры руки были те же, плоть восстановилась полностью. Чего нельзя было сказать о коже, которая на этой руке была настолько тонкой и прозрачной, что под ней очень четко просматривались волокнистые мышцы и набухшие вены.
Способность ктулху к регенерации известна всем, но я, изрядно побродив по Чернобыльской Зоне, знал, что у этих мутантов есть определенный предел, когда фатально израненный организм не имеет ресурсов для того, чтобы запустить процессы восстановления,– и тогда ктулху просто умирает от ран и кровопотери. Я видел, как длинные раны Шахха сейчас слабо сокращались, но их края не сходились, как это было бы при нормальной регенерации. И я знал, что будет дальше. Эти сокращения с каждой минутой будут все слабее и очень быстро прекратятся. Вместе с жизнью мутанта.
Правда, было одно средство для того, чтобы попытаться вернуть Шахха к жизни.
Я подошел к мутанту и ткнул свою обновленную руку прямо ему в ротовые щупальца. Свежие нервы тут же отреагировали очень ярко – щупла ктулху были осклизло-омерзительными, словно я в середину осьминога руку засунул. К слову, осьминога мне щупать не приходилось, но, думаю, по гамме ощущений было бы то же самое. Или, может, даже чуть менее мерзко. Но руку я не убрал. Напротив, сунул еще глубже, ближе к пасти. Вроде они ею кровь сосут, а щуплами только добычу удерживают. Хотя могу ошибаться. Впрочем, очень скоро я это узнаю точно.
–Пей,– сказал я.– Пол-литра тебе должно хватить, чтоб ластами не хлопнуть.
Щупальца слабо шевельнулись в попытке оттолкнуть мою руку, но сейчас я был сильнее умирающего мутанта.
–Хлебай, мать твою!– рыкнул я, суя руку обратно.– Без тебя мы все тут подохнем!
От трения об жесткие щупальца тонкая, не успевшая восстановиться кожа на моем предплечье лопнула, я почувствовал, как по руке потекла теплая кровь.
И тут Шахха перемкнуло. Природа взяла свое.
Мою руку смертельной хваткой обхватили щупальца, будто я ее в холодные тиски засунул. Кожу в области локтевого сгиба пронзила боль, которая почти сразу сменилась очень приятным ощущением. У меня аж голова закружилась от кайфа. Я где-то читал, что ктулху, когда пьют кровь своих жертв, впрыскивают им в вены свою слюну, содержащую нейротоксины, вызывающие эйфорию и расслабление. Ну, чисто чтоб добыча не дергалась и не мешала получать удовольствие.
Краем глаза я видел, как Иван нерешительно подходит ближе, держа в напряженной руке огненно-ледяной топор. Не надо быть предсказателем, чтобы догадаться: беспокоится на тему, не собрался ли ктулху выпить всю мою кровь и не пора ли по этому поводу зарядить ему лабрисом промеж глаз, подернутых пеленой наслаждения.
Но Шахх справился с собой. Глаза его приняли осмысленное выражение – насколько это возможно у мутанта его породы, холодные и скользкие тиски ослабли. Моя рука выскользнула из них, и я чуть не упал, с трудом удержавшись на ногах. Мир плавал перед глазами в медленно растворяющейся приятной дымке, и мне очень не хотелось, чтобы она исчезла,– в сталкерской жизни не так уж много светлых моментов…
–Зря ты это сделал, брат,– хрипло произнес Шахх, с трудом поднимаясь на ноги.– Но, как говорят хомо, сделанного не воротишь. Благодарю. Долг Жизни за мной.
Я усмехнулся. Что-то много в последнее время накопилось у меня должников. Прям тенденция, блин.
–Н-не за что,– с трудом ворочая заплетающимся языком, сказал я.– Об-бращайтесь.
–Долго он таким будет?– поинтересовался Иван у Шахха.
–Сейчас починим,– сказал мутант, вытаскивая из ближайшей кучи артефактов нечто, похожее на большого жука-навозника без ножек. Несмотря на отсутствие конечностей, то ли насекомое, то ли артефакт извивалось в когтистых пальцах ктулху довольно активно.
–Тоник,– сказал Шахх, поднося к моим губам шевелящееся нечто.– Раскуси, потом глотай.
В нормальном состоянии я б от одной мысли, что придется жрать эдакое, срыгнул бы обратно все патроны, оставшиеся в моем желудке. А под токсином, который Шахх впрыснул в мои вены, мне было совершенно наплевать, что делать. Навозника схомячить? Да запросто. Раз плюнуть.
На вкус то, что я разгрыз, оказалось как прокисшее варенье. Умом осознаешь, что гадость, но не дерьмо же. Можно и проглотить. В Легионе упражнение было такое, в рамках подготовки по выживанию, жрать личинок, гусениц, жуков всяких. Так что я не брезгливый, хотя пакость такого рода кушаю всегда без удовольствия.
Эффект от проглоченного оказался потрясающим. Почти сразу с глаз спала пелена приятного полузабытья, а в теле внезапно обнаружился фантастический, неиссякаемый запас сил и энергии, которого я отродясь не ощущал.
–Эффект должен быть впечатляющий, но недолгий,– сказал мутант, с сожалением глядя на культю.– Блин, опять та же лапа. Не везет ей сегодня в Четвертом, определенно не везет.
–Сочувствую,– сказал Иван.– Дальше что?
–Дальше от дробилки надо кусок отрубить, и пойдем еще в одно место сходим, где дохлые гравиконцентраты водятся,– отозвался Шахх.– Отряд у нас теперь, конечно, не особо крутой, но лучше все сразу собрать, чем потом снова сюда тащиться.
И, предупреждая наш вопрос, добавил:
–Примета такая. Вы тут впервые, потому вам везет. А мне, как видите, не очень. Четвертый старых гостей не любит, потому норовит их тут оставить. Навечно.
–Ясно,– вздохнул я.– Чего ж тут неясного. Стало быть, пойдем кромсать «вороний камень»…
Вблизи сразу ясно стало, что дробилка – нечто среднее между аномалией и мутантом. Первый раз я увидел камень, который едва заметно сокращался, словно дышал. А артефакты, что внутри него горкой навалены, я вообще первый раз видел. Два из них были вообще красоты необыкновенной, похожие на огромные ограненные алмазы. Один словно с алой капелькой крови внутри, второй – с зеленой…
