— Вы не ушиблись?
— Нет, спасибо, все в порядке…
Декстер догнал ее и поспешил помочь ей подняться. Она решительно вырвалась:
— Не трогай меня, Декстер!
— Не кричи, успокойся…
— Я не собираюсь успокаиваться.
— Ладно… извини, извини меня, пожалуйста. Что бы там тебя ни рассердило, прошу прощения!
Она повернулась к нему на лестнице. Глаза ее сверкали.
— Ты так и не понял?
— Нет! Вернись за столик, там и расскажешь.
Но она уже бежала на улицу сквозь распахнувшиеся двери, захлопнув их за собой, так что металлический край больно ударил Декстера по колену. Он захромал позади.
— Это глупо. Мы оба пьяны…
— Нет, это ты пьян! Ты всегда пьян или под кайфом — каждый раз, когда мы видимся! Ты хоть понимаешь, что я не видела тебя трезвым уже три года? Я уже забыла, какой ты, когда трезвый. Ты слишком занят бесконечными рассказами о себе и своих новых друзьях, бегаешь в туалет каждые десять минут — уж не знаю, то ли у тебя дизентерия, то ли ты на кокаине. Но как бы то ни было, ты ведешь себя отвратительно, и самое главное, тебе со мной скучно! Даже когда ты якобы разговариваешь со мной, ты все время смотришь мне за спину, точно высматриваешь, нет ли там кого поинтереснее…
— Неправда!
— Правда, Декстер! Это же бред. Ты телеведущий, Декс. Ты не изобрел пенициллин, ты всего лишь телеведущий, причем не самой гениальной программы в мире. Да ну к черту, с меня хватит.
Они проталкивались сквозь толпу на Уордор-стрит в летних сумерках.
— Пойдем куда-нибудь, посидим, поговорим, — предложил он.
— Не хочу я с тобой говорить. Я просто хочу домой.
— Эмма, прошу тебя…
— Декстер, оставь меня в покое, ладно?
— Не устраивай истерики. Иди сюда. — Он снова взял ее за руку и неловко попытался обнять. Она оттолкнула его, но он удержал ее за рукав. Прохожие равнодушно искоса посматривали на них — для них Эмма и Декстер были всего лишь еще одной парочкой, повздорившей в Сохо в субботу вечером. Наконец она сдалась и позволила ему отвести себя в переулок.
Они молчали; Декстер сделал пару шагов в сторону, чтобы ее видеть. Она стояла к нему спиной, ладонью вытирая слезы, и ему вдруг стало очень, очень стыдно.
Наконец она тихо заговорила, повернувшись лицом к стене:
— Почему ты так себя ведешь, Декстер?
— Как так?
— Ты знаешь как.
— Веду себя как обычно!
Она обратила к нему лицо; по щекам ее стекала черная тушь.
— Нет, не как обычно. Я тебя знаю, и ты совсем не такой. Ты стал просто ужасным. Ты мерзок, Декстер. То есть ты всегда был таким самодовольным, но только чуть-чуть и иногда, а еще ты был веселым, и добрым иногда, и тебя интересовали другие люди, а не только собственная персона. А теперь ты словно с катушек слетел, и еще эта выпивка, наркотики…
— Я просто живу в свое удовольствие! Просто меня иногда заносит, вот и всё. Если бы ты меня постоянно не осуждала…
— А разве я осуждаю? Мне так не кажется. По крайней мере, я стараюсь. Я просто не… — Она осеклась и покачала головой. — Я знаю, что тебе многое пришлось пережить за последние годы, и я пыталась понять, правда, пыталась, когда умерла твоя мама, и…
— Продолжай, — сказал он.
— Мне просто кажется, что ты уже не тот человек, которого я знала. Ты больше не мой друг. Вот и всё.
Он не знал, что на это ответить, и они так и стояли в тишине, а потом Эмма протянула руку и стиснула в ладони его средний и указательный пальцы.
— Может… может, это конец? — проговорила она. — Может, это просто конец.
— Конец чего?
— Нас. Тебя и меня. Нашей дружбы. Есть кое-что, о чем я хотела с тобой поговорить, Декс. Это касается меня и Иэна. Если бы ты был моим другом, я бы смогла поговорить с тобой об этом, но я не могу, а если мы не можем разговаривать по душам, зачем тогда ты мне нужен? Зачем мы друг другу?
— Что значит зачем?
— Ты сам говорил — люди меняются, к чему переживать? Живи дальше, найди себе кого-нибудь еще.
— Да, но я не о нас говорил…
— А в чем разница?
— В том, что… это мы. Декс и Эм. Правда ведь?
Эмма пожала плечами:
— Может, мы переросли друг друга.
Он помолчал и сказал:
— Так кто, по-твоему, кого перерос — ты меня или я тебя?
Она вытерла нос рукой:
— Мне кажется, ты считаешь меня… скучной. Думаешь, я не разрешаю тебе развлекаться. По-моему, я тебе больше неинтересна.
— Эм, я вовсе не считаю тебя скучной…
— И я тоже себя скучной не считаю! Представь! По-моему, я просто замечательная, если бы ты только знал, какая я замечательная — а ведь раньше ты так и думал! Но если ты больше так не считаешь или просто принимаешь это как должное, ради бога. Я просто не хочу больше терпеть такое отношение.
— Какое отношение?
Она вздохнула и ответила после секундной паузы:
— Как будто ты предпочел бы быть где-нибудь еще и с кем-нибудь другим.
Он хотел было ей возразить, но ведь в этот самый момент в ресторане его ждала девица с сигаретами: она спрятала бумажку с номером его мобильника за подвязку. Позднее он будет думать о том, нельзя ли было сказать что-нибудь еще, чтобы исправить ситуацию, может быть, просто отшутиться. Но сейчас ему ничего не приходило в голову, и Эмма выпустила его руку.
— Ну, иди, — сказала Эмма. — Иди на свою вечеринку. Считай, что ты от меня избавился. Ты свободен.
Безнадежно пытаясь храбриться, Декстер рассмеялся:
— Звучит так, будто ты меня бросаешь!
Она грустно улыбнулась:
— В некотором смысле, наверное, так и есть. Ты уже не тот, каким я тебя знала, Декс. Прежний ты мне очень, очень нравился. И я хотела бы, чтобы прежний Декстер вернулся, но пока этого не произойдет, пожалуйста, не звони мне больше.
Она повернулась и нетвердой походкой пошла по переулку в сторону Лестер-сквер.
На секунду перед глазами Декстера промелькнуло короткое, но идеально отчетливое воспоминание: он после похорон матери плачет, сжавшись на полу в ванной, а Эмма обнимает его и гладит по голове. И он воспринимал всё это как должное, променял всё это на пустые забавы. Он пошел за ней, говоря:
— Брось, Эм, мы же всё еще друзья, верно? Сам знаю, что в последнее время вел себя странно, но… — Она замерла на секунду, но не обернулась, и он понял, что она плачет. — Эмма?
И вдруг она очень быстро повернулась, подошла к нему, прижала его лицо к своему лицу, коснувшись своей теплой и мокрой щекой его щеки, и быстро и тихо заговорила ему на ухо:
