Первый вопрос: «Вас часто называют писателем человеческого одиночества. Почему?»
Что ответить четырнадцатилетней девочке? Человеческое одиночество – тайна, которую я не могу понять. Может быть, это самая драматическая сторона жизни. Но что сказать девочке? Особенно когда второй вопрос еще хлеще:
«Подтверждается ли, по-Вашему, это определение романом «Три комнаты в Манхэттене»?»
Я, конечно, написал «Три комнаты в Манхэттене», но зачем и почему – не знаю. Однако она хочет знать и спрашивает:
«Не могли бы Вы объяснить символическое значение названия этого романа? Какому нюансу чувства любви соответствуют «Три комнаты»?»
И это еще не все.
«Не могли бы Вы произвести детальный анализ любви в трактовке Сименона?»
Когда я был в коллеже, такие проблемы не изучались и говорить об этом было, в общем-то, запрещено.
«Какую роль в этом романе играет прошлое героев?»
Это полегче: вжизни каждого мужчины и каждой женщины прошлое играет важную роль.
Не знаю, нет ли иронии в следующем вопросе:
«В чем значение и польза романов о Мегрэ? Могли бы Вы описать внешность и характер Мегрэ?»
«Почему один Ваш роман называется «Невинные»? Будете ли Вы продолжать писать романы?
Мы надеемся окончательно охарактеризовать творчество Сименона по книгам «Три комнаты в Манхэттене», «Невинные» и «Мегрэ и старик». С помощью Ваших ответов на эти вопросы мы сможем лучше вникнуть в тему, потому что вообще-то мы все, каждый из нас, как правило, читали какие-нибудь романы о Мегрэ».
Затем следуют выражения благодарности, подпись и адрес.
Будь это единственный случай, я бы так не удивлялся. Но вот, например, на будущей неделе меня придет интервьюировать целый класс одного женевского лицея, и я уверен, что ребята зададут не менее трудные вопросы.
Это трогательно. Молодость ищет себя. Ищет беспокойно. Но какого черта они обращаются ко мне?
Еще один феномен. Менее таинственный, может быть. Естественно, мы с Терезой весь день проводим вместе. Но разговариваем не очень много, и у нас нет обыкновения затевать споры по каким-нибудь важным вопросам, да и вообще спорить.
Однако стоит мне открыть рот, она говорит то, что хотел сказать я. А иногда я говорю то, что собиралась произнести она. С секунду мы бываем несколько ошеломлены, а потом начинаем смеяться. Я прямо-таки поверил, что один из нас является медиумом. Но кто?
Лицо у меня не особенно выразительное, и я почти не жестикулирую. Про ее лицо тоже не скажешь: «Можно прочесть без слов».
Может быть, действительно два человека могут общаться, не прибегая к словам?
Это одна из тех проблем, которые меня всегда несколько пугали.
У меня такое ощущение, будто кружится голова. Тем не менее я не чувствую себя больным. Вчера вечером я лег в полседьмого и проспал до девяти утра. Сейчас еще не пробило полдень, а меня клонит ко сну.
Трижды я принимался за газету и трижды бросал: читаю и ничего не понимаю. Вожу глазами по строчкам, а смысл от меня ускользает.
Кашля у меня нет. Температуры тоже. Пульс нормальный. Голова ясная.
Как немного надо, чтобы нарушить равновесие человеческого организма! Достаточно небольшой простуды: убежден, что я немного простудился.
У меня нет никаких забот, никаких неприятностей. Что же может вдруг так ослабить человека и превратить чуть ли не в развалину?
12
Не помню, в какой пьесе, кажется у Фейдо, по сцене расхаживал полковник в отставке и, поглаживая седые усы, повторял: «Порохом пахнет! Порохом пахнет!»
А мне очень хочется крикнуть: «Пахнет войной!»
Нет, не обычной войной. Не мировой, которую нам обещают уж сколько лет. И не малой, какие время от времени вспыхивают по всему миру. Но что значит «малая» война? Если гибнут люди, тем более женщины и дети, войну нельзя называть малой.
Когда я говорю, что пахнет войной, это значит, что уже некоторое время в мыслях и поведении людей происходят смутные изменения. И это заставляет задуматься тех, кто пережил первую и вторую мировые войны.
В некоторых странах стало не хватать сахара. В других нормирована продажа макарон и их достают за огромные деньги.
Дома будут теперь отапливать не так, как требуется, а как позволит правительство. Сейчас на пьедестале лишь автомобили, священные, архичтимые автомобили, как будто они необходимы для расцвета морали и преуспеяния страны.
У меня впечатление, что ощущается некое сближение людей, особенно в народе и в средних классах, какое случается во время войн и в периоды крайнего оскудения.
Конечно, есть социальный класс, который продолжает считать черную икру, гусиную печенку и шампанское продуктами первой необходимости.
Конечно, есть спекулянты, всевозможные мошенники, которые делают состояния.
Но народ, по-настоящему страдающий от нехватки и ограничений, готов сплотиться и, скажу без преувеличения, не пал духом.
13
Хочешь не хочешь, но каждому приходится сейчас думать о том, что называют мировым кризисом: он в той или иной степени затрагивает всех. Большинство стран якобы приняло меры по ограничению потребления сырья, топлива и многих других продуктов; ожидается, что ограничения распространятся на все.
За исключением, естественно, автомобилей, потому что автомобиль – пуп современного мира.
Вчера у меня был мой американский издатель. Он утверждает, что в США положение с книгоизданием ничуть не лучше, чем во Франции или любой другой стране. Ко всем прочим кризисам прибавился еще и бумажный.
Издатели с трудом добывают бумагу, чтобы печатать своих авторов и новичков, которые только входят в литературу. Встает вопрос о том, чтобы печатать книги еще более мелким шрифтом и без абзацев.
С другой стороны, во всех странах жалуются, что люди выбрасывают деньги на предметы, которые не являются необходимыми.
Каждое утро я обнаруживаю в своей почте большеформатные многостраничные проспекты, отпечатанные на великолепной бумаге. Проспекты, побуждающие людей приобретать массу бесполезных вещей.
Не пора ли положить конец этой инфляции типографской бумаги, которая подрывает начинания правительств?
Почтовая администрация жалуется на необходимость увеличивать число почтальонов, а тем приходится таскать все больший и больший груз. Почтовые ящики уже стали малы: большая часть проспектов имеет такой формат, что не пролезает в щель.
Экономисты уже неоднократно приговаривали общество потребления к гибели.
И что же? Зачем каждый божий день манить людей соблазнами? У меня впечатление, что с нами обращаются примерно – как с рыбами. Нам суют под нос множество крючков, только наживлены они не настоящими дождевыми червяками и опарышами, а пластиковыми.
