—Плевать на этот сброд,— отмахнулся я.— Не впервой. Именно поэтому и не хотел идти.
Правда, вскоре все торгаши, прилавки и магазины остались позади, как и весь перепуганный люд. Вот только впереди нас ждало то, что не понравилось не только самому картару, но и всем его женам, мне же было плевать. Следующим на очереди после ремесленного квартала шел рабовладельческий рынок Угоры.
Клетки с различным живым товаром от детей до взрослых самых разнообразных рас и малых народностей. Кандалы, стоны, крики, мольбы о помощи рабов у прохожих, звук хлыста и повсеместно присутствовала запечатывающая магия рабовладельцев.
Складывалось впечатления, что я вновь оказался в предместья Угоры.
—Какая же это мерзость и низость!— скривилась вдруг Лислина с лицом полного жалости, с надеждой взглянув вначале на Ивару, после на ВальдХэрри, а затем на мужа.
—Лина, успокойся, мы не дома,— кисло заметил картар.— Сама знаешь, что мы не в силах, что-либо для них сделать. Даже если я сейчас выкуплю весь рынок этим бедолагам мы вряд ли поможем.
—Здесь не только бедолаги,— вклинился я в их беседу, выныривая из собственных мыслей.— Убийцы, насильники, воры, должники, военная контрибуция в виде разумных и сдавшихся. Всё не так просто…
—Мы это прекрасно понимаем, реанорец,— сухо заметила Ивара.— Но порой… порой сердцу не прикажешь. Мы хоть и божества, но чувства и эмоции для нас не чужды. Тебе ли это не понимать?
Что ж, в чем-то она и права.
Однако стоило нам миновать треть рынка, как все те самые пересуды и обсуждения о реанорце вновь возвратились назад подобно морской волне. Там, где мы проходили целые переулки пустели, а разумные как ошпаренные пытались умчатся прочь от кровожадного маньяка и его спутников.
Тем не менее в одно из мгновений реанорским чутьём я услышал чей-то хриплый и невероятно тонкий голос, на который вначале даже не обратил никакого внимания:
—…тар…
—… тар…
—… тааар…
—Ве… ик… ий… добро… етель… тааар…
Организм за долю мгновения резко остолбенел от невероятной догадки и знакомого тона, а сердце пробило учащенный такт.
Что? Мне послышалось? Великий добродетель? Я? Стоп! Так меня называли лишь однажды. Быть не может…
Тело стремительно обернулось назад, а хаотичный взгляд тотчас забегал среди десятков, если не сотен рабовладельческих клеток. А в одно из мгновений я наконец-то смог отыскать ту, кто так неистово пытался до меня дозваться.
—Зеантар, ты чего встал как вкопанный?— полюбопытствовал картар.
И чем пристальнее становился мой взор, тем мрачнее и тоскливее становилось на душе.
Обычная деревянная клеть, а к её решеткам была прижата миниатюрная, примерно с мужскую ладонь, девчушка. Чумазое и заплаканное лицо, а в глазах, что были направлены на меня, то и дело вспыхивала крохотная и еле живая надежда на чудо.
Это же… Но как?
После осознания увиденного, ноги уже сами несли меня в нужную сторону. Несколько самых медлительных зевак пришлось оттолкнуть грубо в сторону, а остальные сами отшатнулись прочь, когда заметили моё лицо и кроваво-красный доспех.
—Ниа?— неверяще прошептал я хриплым голосом, медленно присаживаясь перед клеткой на колени и глядя на старую знакомую.
Свежие раны и старые шрамы, как на миниатюрном заплаканном лице, так и по всему маленькому тельцу, а прямо за ней располагалась еще пара подобных девчушек, но уже с полностью пустыми глазами.
—Вел… кий… добро… етель… Зеа… тар…— пропищала хрипло и едва узнаваемым голоском малышка, чуть не плача.— Это… и впр… вду… вы?..
—Я! Это я! Ниа, что с тобой? Почему ты здесь?— прошептал я с расширившимися от растерянности глазами.— Где… где твой прекрасный голос?
Однако вместо ответа та лишь приподняла головку и обнажила на моё обозрение несколько грубых рваных шрамов на горле, а затем, словно этого было мало, повернулась ко мне спиной, на которой не было ничего. Абсолютно. Лишь две отвратные параллельные раны.
От снежной феи Зеленвальда и второй принцессы высокогорных вершин ледяного леса не осталось ничего, чем бы та могла гордиться при нашей последней встрече.
—Кто посмел приблизиться к клеткам?— вдруг раздался недовольный и чуточку каркающий голос рабовладельца.— Всем прочь! Прочь я сказал!
Вот только завидев моё перекошенное от злобы лицо, тот резко поник и побледнел.
—Т-ты же… Р-р-реа… н-норец…— со страхом просипел тот, страшно запинаясь.— Я-я-я… н-не… х-хотел…
Правда, на сегодня это была не последняя встреча старых друзей, потому как в этот самый миг за спиной раздался слегка рокочущий голос, а сам рабовладелец, завидев очередного ужасающего гостя готов был провалиться под землю от шока:
—Здравствуй Тар. Давно не виделись.
—Всё в порядке, Ниа, твой добродетель рядом,— спокойно прошептала я, поглаживая хнычущую фею по волосам одним пальцем и неспешно выпрямившись во весь рост, медленно обернулся к архидемону.— Запомни отныне одно! Для тебя я не Тар, Зиул, а дуайен Зеантар Ор'Реанон…
Глава 17. Архидемон, фея, реанорец…
Архидемон Жестокости Зиул Ас-Ннай. Когда-то нас можно было назвать очень отдалённо хорошими знакомыми. При первом своём посещении я оказался в их маноре. Тогда молодой Верховный оказался лишь одним из десятка наследников своего отца. Само собой вначале у нас не сложилось и пришлось выбить дурь из этого выкормыша Инферно, но дальше всё было сносно. По итогу он не делал вреда мне, я не делал вреда ему.
А теперь… Теперь всё иначе. Ведь в маноре Жестокости никто без его разрешения посрать не сядет, не говоря уже о том, чтобы поедать реанорскую плоть. Итог закономерен.
Вот только от него я не чую смердящей вони. Но это в целом объяснимо. Поедание усиливающих предметов не сильно повлияют на целого архидемона.
—Так это всё-таки ты. Человеческое тело, получается. Удивительно! Ты же больше всех ненавидишь людскую касту? Да еще и якшаешься с ними!— фыркнул насмешливо-едким тоном Ас-Ннай, невольно скосив взор на картара.— Или что-то изменилось?
—Видит великая мать,— равнодушно обронил я, медленно подступая к необычайно высокому демону и глядя в тёмно-алые глаза снизу-вверх, отчего парочка Верховных позади него моментально активизировалась и насторожилась.— Будь моя воля и весь сброд Мерраввина подох бы, а не только вся человеческая раса, но лично тебя, Зиул, мои проблемы, мои действия, мои отношения и даже это человеческое тело не должно волновать. Уясни это. Ты сам в курсе, что терпение — единственная моя слабость.
Вот только на такой мой выпад тот лишь удовлетворённо и тихо рассмеялся.
—Что ж, похоже, я не прав. Характер у тебя, как и почти сорок лет назад. Такой же скверный и неучтивый…— не унимался он, а затем ехидно указал глазами мне за спину на клетку с феями.— Правда, гляжу, что терпение не единственная твоя слабость. Ты всё также питаешь влечение к сломанным и изуродованным вещам.
