—Я никогда не был в доме на берегу.
—Девора была. Она заставила тебя приехать туда и написать все, что хотела.
Иван пожимает плечами.
В памяти пусто. Что-то есть. Но лишь тень. Неясные образы и слова.
Он прячет рукопись в карман халата и идет в прихожую. Там он снимает со стены портрет своей бывшей жены и возвращается на кухню.
Какое-то время он молчит и смотрит в голубые глаза Даутцен.
Девочка словно копия женщины на фотографии в руках писателя. Через пару лет их будет почти не отличить друг от друга. Он бы мог подождать. Заставить Даутцен остаться. Тени бродят в саду перед домом. Тьма пробегает по краю крыльца. Бездна все шире и шире.
Иван отводит взгляд от лица девочки и кладет портрет жены в ящик стола для посуды. Пусть будет тут. Никто не должен знать правду. Она слишком интимна.
—Я был женат.
—Она умерла?
—Нет. Однажды Алиса просто собрала вещи и ушла от меня.
—Мне очень жаль.
—Я тогда написал уже половину. Думал закончу и наконец-то смогу быть свободным.
Иван хлопает по карману халата, из которого торчит рукопись романа. Когда-то текст принадлежал только ему, но теперь сюжет вышел из-под контроля и стал служить кому-то еще. То была дверь в другой мир. Инструмент, с помощью которого Иван хотел влюбить в себя Алису. На бумаге это было сделать на много проще, чем в реальной жизни. Он писал для нее. Он придумал ее. Голубоглазая девушка с белыми волосами превратилась в Девору.
—Я кое-что там написала.
Даутцен грызет бутерброд.
—Ты теперь тоже писатель?
—Нет. Я просто не знала, что еще сделать, чтобы вернуть мою Тасмин.
—Кого?
—Есть такая девчонка. Ты бы лучше дочитал рукопись до конца. Многое бы встало на место.
Иван пожимает плечами и садится на стул.
Все.
Он окончательно сбрендил. Сошел с ума. Поехал кукухой. Очумел. Чокнулся. Свихнулся. Рухнул с дуба. Слетел с катушек. И потерял последние крупицы разума.
Меньше всего на свете ему хочется читать о Деворе. Он все еще любит. Она разбила ему сердце. Он почти умер. Можно сказать зарядил ружье и выстрелил себе в голову, но пуля снесла несущественную часть мозга. Ту, которая отвечает за рациональное мышление. Как был дураком, так и остался.
Но есть вещи похуже чем смерть и разложение.
Иван разучился писать.
Последние два года он только и делал, что пялился в монитор. Белые листы и пустота. И еще порно. Они убивают. Не так, как ружье или авиакатастрофа. Скорее это похоже на жажду. Поток пересыхает, образы трескаются и сыплются пылью, герои истончаются, а потом исчезают.
Белые листы и пустота.
Мигающий курсор.
Запах пластика клавиатуры.
Вот и все.
Так умирает писатель.
Иван берет чашку с водкой и выливает алкоголь в раковину. Он тут же жалеет о содеянном. Лучше бы выпил. Мог бы забыться на время. Выкинуть из памяти знание о том, что не может писать. Перестать чувствовать дыру в сердце, где раньше жил образ любимого человека.
—Тебе станет легче,— говорит Даутцен.
Иван пожимает плечами.
—Я скажу тебе одну штуку.
—Ты мой персонаж?
Даутцен смеется.
Пчелы возвращаются в сад на звук ее смеха.
Они сразу берутся за дело. Их теперь целый рой. Маленькие сборщики собирают пыльцу и нектар со всего, что цветет перед домом. Их труд — источник многих даров.
Жужжание пчел странным образом действует на Ивана. Ему становится легче. Ничего не случилось. Он все еще здесь. Но тени на крыльце исчезают. Тьма отступает под лучами Солнца в зените. Иван открывает кран и смотрит, как вода уносит остатки спиртного в канализацию.
Даутцен говорит:
—Текст не работает без тебя. Только ты можешь заставить мир измениться.
—Откуда ты знаешь?
—Открой последнюю страницу.
Иван достает из кармана халата рукопись. Он переворачивает листы и видит в самом конце романа сразу после машинописного текста еще две строки, написанные от руки. Неровный, детский почерк убегает в самый низ страницы.
Тасмин жива.
Ровно в полдень она встретит Даутцен.
Иван поднимает глаза и видит, что кухня пуста.
Голубоглазая девочка с белыми волосами куда-то исчезла.
В саду гудят пчелы. На столе чашка зеленого чаю. И один бутерброд.
Иван точно помнит, что сделал четыре. Привычка. Так любит Алиса. Всегда только это число. Ни больше, ни меньше. Черный хлеб, горчица, помидор, зелень и колбаса. Иногда сервелат, иногда особая столичная.
Она жевала эти бутерброды каждое утро и читала текст, который Иван написал ночью. Он не мог уйти спать пока Алиса не допьет чай. Пока она не улыбнется и спросит:
—Девора означает пчела?
—Я не мог написать твое имя. Это слишком интимно.
Какое-то время Иван смотрит в сад.
Призрак бывшей жены всегда будет здесь.
В тех цветах, что она посадила.
Пчелы не улетят. Так и будут кружить за окном перед домом все лето.
На холодильнике висит фотография в рамке: маленький мальчик под елкой. Он держит в руках белую крысу. Красные глазки блестят светом разума.
Иван должен уйти.
Начать жить сначала. Там, где всюду пустыня. Песок сыпется вместо волн. Ветер носит холмы. Он дует в одну и ту же сторону несколько лет подряд. Дюны плывут по мертвой глади высохшего океана, засыпая останки дорог. В тех местах, где песка мало, песчаные холмы напоминают наконечник копья. Гигантские полосы тянутся дальше и дальше. В никуда. Там рассыпаются горы. Камни торчат словно пальцы мертвеца, скрюченные в попытке ухватиться за жизнь.
Иван поднимается на второй этаж и отпирает кабинет. Он сдувает пыль с ноутбука и протирает клавиатуру. Он создает новый текстовый документ и пишет до самой ночи.
Глава 11
1
Тасмин жива.
Она сидит на скамейке в парке больницы и смотрит на Затонувший лес. Мрачные кипарисы качаются на ветру и шепчут о прошлом. Они скрипят так громко, будто сетуют на судьбу и проклинают Солнце, которое время от времени выглядывает из облаков и гонит прочь тень и тьму.
Трудно поверить, что там, среди деревьев, нет разбойников, хищный зверей и обветшалых избушек, в которых ведьмы едят детей, кастрируют мужчин и варят омолаживающие зелья из крови девственниц.
