— Дана Энхард — почтенная пожилая дама, безвыездно живущая в корневых владениях своего клана. Здесь она никогда не появлялась. А дану Вересию проверили в первую очередь. Проверку всегда начинают с руководства — таков закон.
Вот как. Значит, чтобы показаться на глаза дане Энхард и убедиться в том, что я точно не ее внук (или все же внук, как мне очень хотелось верить), необходимо было добраться до этих самых владений — а сперва, конечно, узнать, где они находятся.
Когда меня, наконец, отпустили, моей лежанки в казарме не нашлось — ее уже вытащили наружу вместе с дохлой тварью. Так что я упал на ближайшую, которая оказалась свободной, и моментально заснул.
* * *
Офицер, обещавший рассказать о Слухачах и границе, на следующий день не пришел. То ли забыл, то ли передумал, то ли уехал куда-то. Никаких заданий нам не давали, ничего интересного больше не рассказывали. Часть «живчиков» осталась в казарме, а часть куда-то разбрелась. Мне сидеть в казарме было скучно, так что после обеда я отправился бродить по деревне, во-первых, надеясь, что новые впечатления подтолкнут какие-нибудь из старых, а во-вторых, просто из любопытства. Сегодня был всего лишь второй день моей жизни.
Деревня выглядела обычной. Правда, я не знал, чем отличаются деревни необычные. В этой имелась одна главная улица и множество улочек узких, пересекавших главную под прямым углом. Дома были одноэтажные, но с высокими чердаками, добротные, срубленные из мощных древесных стволов.
А вот люди…
Местных жителей я пока не видел, везде ходили только военные. Около пятнадцати домов оказалось занято под казармы «живчиков», еще два десятка отданы обычным воинам, помнящим свое прошлое. Ну а самые лучшие дома на центральной улице облюбовали для себя офицеры и, как оказалось, дана Вересия. Увидев ее, элегантно спрыгивающую с белой лошади у дома, который, похоже, некогда был домом старосты, я тут же сделал несколько шагов назад и завернул за угол. У меня не было ни малейшего желания вновь встречаться с этой «даной со стервозным характером».
И вообще. Следовало найти зеркало и хотя бы взглянуть на себя, а не полагаться на слова чужих людей. Я ведь даже не знал, как выгляжу.
Зеркало… Память тут же выдала, что зеркала были роскошью, доступной только для богатых, и в деревенских домах вряд ли водились.
Тогда как быть?
Вода — подсказала память. Вода хорошо отражает предметы. Только вода должна быть стоячей. Не годится ни быстрый ручей, ни водная поверхность, потревоженная рябью от ветра.
Хм. Сегодня моя память оказалась щедрой.
Я пошел куда глаза глядят, поворачивал то на одну, то на другую улочку, иногда останавливаясь и прислушиваясь. Но за запертыми воротами не слышалось ни единого звука. Все дома — кроме тех, в которых поселились простые воины и офицеры, — пустовали. Ни людей, ни живности.
Вскоре я вышел к краю деревни. За три дома от лесной опушки, на пригорке, обнаружился добротный колодец, срубленный из мощных дубовых стволов. На цепи, обернутой вокруг ворота колодца, висело ведро. Зачерпнув воду, я поставил ведро на край сруба. Дождался, пока вода не прекратила качаться волнами и не замерла, и наклонился над ним.
Ну и что тут?
Нет, нос уродливым не был, это я мог сказать точно. Память даже добавила, что такие носы, как у меня, считались «породистыми» — что бы это ни значило.
Глаза.
Глаза тоже были нормальными, яркими, взгляд — вполне себе умным… Правда, насчет умного взгляда я понадеялся, что не выдаю желаемое за действительное. Мало ли. Память тут же подсказала, что такое вот отношение называлось «тщеславие» и среди людей не особо приветствовалось.
Остальное в моем лице было вполне обычным. Брови как брови — темные и густые. Губы как губы, не толстые, но и не тонкие. Уши — прижатые к черепу, а не оттопыренные, как я видел у некоторых воинов. Да, нормальная внешность. Даже, может быть, и привлекательная.
Тут мне вспомнилось мимолетное обещание писаря-архивиста о «виснущих» на мне «девках».
Память торопливо подсказала, что «девки» — это такие же красивые создания, как дана Вересия, только куда более добрые и ласковые... Да, я бы не отказался, если бы они на мне повисли. Например, одна на правой руке, а вторая на левой. Думаю, двух девок мне бы хватило. Тем более, что я сильный, и вполне мог бы унести их обеих…
Откуда-то издалека донеслись заполошные крики и истеричное лошадиное ржание. Я вынырнул из приятных грез и выпрямился. Посмотрел в сторону звуков.
Из леса на сумасшедшей скорости неслась карета.
Глава 3
Солнце слепило глаза, так что я приставил руку ко лбу и прищурился, пытаясь разглядеть, что именно вызвало крики и зачем нужно было так понукать лошадей. Или они сами чего-то испугались?
Лошади вновь заржали, и, вторя им, от повозки донеслось рычание. Очень громкое, эхом раскатившееся меж домов.
Я напрягся.
Судя по громкости и мощи, рык должен был исходить из очень большой глотки. А к большой глотке обычно прилагалась большая морда с острыми зубами, такое же большое тело и мощные лапы…
Карета приблизилась.
Да, большая морда с мощным телом и лапами была в наличии. Я бы даже сказал — огромная морда.
Волк — подсказала память и запнулась.
Возникло смутное ощущение, что волки такими гигантами не вырастают. А вот этот, мощными прыжками несшийся по серой, влажной от ночного дождя, дороге, гигантом был. Пусть до размера взрослой лошади он немного не дорос, но вполне составил бы конкуренцию годовалому бычку.
Кучер, сидящий на козлах кареты, вновь закричал и взмахнул хлыстом, как будто лошади, обезумевшие от страха, в этом нуждались. От дикой скорости у них и так уже шла изо рта пена.
Волк нагонял.
И нагнал, когда карета поравнялась с первым из домов.
Прыгнул на первую лошадь, сломал ей хребет, тут же порвал горло второй — и, потеряв к ним интерес, соскочил на землю.
Память на это ничего не сказала, но я и без нее понял странность поведения зверя. Почему волк убил добычу, но даже не попытался ее съесть?
На кучера волк внимания не обратил, вместо того одним махом взлетел на крышу кареты и начал зубами отдирать ее деревянные планки и отшвыривать прочь. Память растерянно подсказала, что у волка, даже огромного, это не должно получаться так легко. И что волки вообще не должны отдирать доски. С другой стороны, раз уж ему вздумалось заняться разборкой кареты, не стоило ли сперва вырвать дверцу?
Изнутри кареты раздался испуганный, на два голоса, женский визг. Мгновение спустя дверца кареты распахнулась и наружу выпрыгнул парень с обнаженным мечом в руке. Против волка клинок такого размера смотрелся как игрушечный ножик. Даже если парню повезет нанести зверю удар, лезвие соскользнет по густой шерсти. Нет, меч тут был некстати. Вот копье — да, а еще лучше — десяток копий вместе с копейщиками.
