Отсюда, с башни, албанский конец города был виден, как на ладони. И дом Бехара тоже был виден. Его сложно было перепутать с каким-либо другим, ведь это был и не дом вовсе, а огромное поместье за высоким забором. Странно, Мишка и не догадывался, что такая роскошь может быть в их городке. Наверное, потому, что в тот район нормальные люди никогда не ходили, делая вид, что его и нет вовсе. Так стыдливо они прятали свой страх от самих себя.
Последний разговор с ребятами закончился как-то скомкано. Они посидели на поваленном дереве еще с полчаса и разбрелись по домам, не найдя больше тем для разговора. Мишка подключился к компу и влез в какую-то игру. Он не стал звать ребят, а они не стали звать его. Новая правда придавила их до земли. То, что они скрывали сами от себя, теперь было вытащено на свет божий и предъявлено миру. Да, они бесполезные ничтожества, которые проведут свою жизнь так же, как их родители, считая годы до эвтаназии или же, строго наоборот, проводя время в молитвах тому, в кого в этих землях уже давно никто не верил. Хотя… верить начинали снова, и это отнюдь не было единичными случаями. Людям нужна была опора в этой жизни, хоть какая-нибудь. И тут албанцы, четырьмя поколениями живущие в одном доме и пять раз в день расстилающие молитвенный коврик, резко выделялись из безликой толпы местных. Они не заботились о Природе, которая устала от людей. Их не волновала хрупкая экология амазонской сельвы. И даже соблюдение прав человека в далеком Синьцзяне их не заботило совершенно. Они не смотрели местные новости. По слухам, родители в том районе даже не разрешали своим детям играть в компьютерные игры, не без основания считая их гнездом разврата. Может быть, поэтому в глазах этих людей не было той глухой тоски, что поселилась в душах настоящих хозяев этой земли?
Мишка и сам до конца не понимал, зачем он здесь. В его душе зрело какое-то новое чувство, которое придавало ему сил. Он почувствовал, что у него есть настоящая цель. Та самая, ради которой стоит жить, и ради которой не стыдно умереть. Он, как и свойственно всем юным, рассуждал просто и прямолинейно. Раз я не хочу через двадцать лет стать таким, как дядя Фриц, значит надо жить не так, как живет он. И поступать надо не так, а строго наоборот. А как? На этот вопрос у него пока не было ответа. И в поисках его он бессмысленно пялился в бинокль, надеясь увидеть ответ, бесцельно блуждая взглядом по албанскому району. Шальная мысль, что посетила его прошлым вечером, начинала нравиться ему все больше и больше. И вот почему.
За день до этого
Марта не отвечала. Она не отвечала все утро, весь день и весь вечер. Она не заходила в игру, ее не было в соцсетях. Ее не было нигде, и это было очень и очень странно. Ведь если девушки не было в Инсте больше двух часов подряд, значит, она умерла. Это знает даже ребенок.
Мишка бездумно листал ее профиль. Вот Марта с сестрой, вот она с родителями, а вот они с ним стоят у ратуши. Такие счастливые! А вот скриншот из последней игры, где они вместе прошли первый уровень. Как ей идет камуфляж, с ума сойти!
Мишка решительно стал и вышел из дома. Он знал, где она живет. Он знал, что ее родители безработные, а значит, они, скорее всего, дома. Она жила в паре кварталов от его пятиэтажки, и вот уже минут через пятнадцать Мишка стоял у ее подъезда, собираясь с духом. Марта не знакомила его со своими родителями.
Он зашел в привычный, загаженный подъезд. Он ничем не отличался от его собственного, разве что не пришлось переступать через тело пьяного соседа, и входная дверь тут висела на одной петле. Он подошел к двери и решительно постучал.
Ему открыли сразу же, как будто сзади кто-то стоял. Заплаканная тетка, которая была похожа на Марту, разочарованно смотрела на него, словно не веря. Совершенно точно, она ждала не его.
—Ты, наверное, Михель,— глухо сказала она.— Марта рассказывала о тебе. Заходи.
—Где она?— спросил Мишка, оглядывая немудреную обстановку квартирки. Тут было тесно, теснее даже, чем у них. Ведь его мама получала какую-никакую, но зарплату. Допотопный телек на тумбе, игровое кресло и диван. Видно, тут Марта и жила, оставив родителям вторую комнату.
—Она пропала,— зарыдала мать.— В полиции сказали, что ее видели утром, она попала в камеры около магазина. А потом она исчезла! Ее чип не проходил нигде. Она не покупала билеты на автобус или поезд, она не платила за еду. Никто не знает, где она…
—Вы пробовали ее искать?— до боли сжал скулы Мишка.— Может, собрать всех соседей и опросить людей на улицах. Не может быть такого, чтобы никто ничего не видел.
—Но мы же обратились в полицию…,— слегка растерянно посмотрела на него мама Марты.— Это их дело.
—Ее украли,— мужчина лет пятидесяти вошел в квартиру и сел на диван, растерянно опустив плечи.— Ты, наверное, Михель. Наша девочка все уши прожужжала про тебя. И вот теперь ее нет.
—Кто украл?— резко спросил Мишка.— Где это случилось? Что сказали в полиции?
—Марта пошла в магазин, у нас закончились гранулы для синтезатора. Она шла по улице, а какие-то люди запихнули ее в микроавтобус,— устало сказал отец.— В полиции сказали, что будут искать ее, но надежды мало. Сказали, что сейчас часто крадут молодых девушек, а потом переправляют на запад. В Гамбург, в Штутгарт или в Халифат… Сказали, что оттуда очень редко удается вытащить кого-то. Только если выкупить… А на какие деньги мы ее выкупим?
Взрослые люди беспомощно сидели, опустив руки. Они ничего сделать не могли. Многие поколения немцев, приученных к порядку и законности, покорно вручали решение своих проблем государству. Только оно, государство, ничего не могло сделать с теми, кто не признавал его правил. С теми, кто жил на этой земле по своим законам. Государство давно уже не справлялось с этой бедой, но вот граждане, в которых правила были вбиты прочно, словно молотком, еще не осознавали этого. Они не умели решать свои проблемы сами, их отучили от этого столетиями жестокой муштры.
—Я знаю, кто это сделал,— Мишка решительно встал под недоумевающими взглядами родителей.— Это албанцы.
—Да,— кивнул отец.— Мне в полиции так же сказали.
—Я пойду. До свидания,— Мишка закрыл за собой дверь квартиры.
Там ему больше нечего было делать. Горе родителей, потерявших дочь, было так сильно, что сидеть рядом с ними было физически больно. Что ему делать там? Утешать их? Это бессмысленно. Надо решать проблему самому, потому что никто больше ее решать не станет. Мишка знал это наверняка, ведь это не первое похищение в их районе. Точнее, в полиции сделают множество ритуальных действий, скажут дежурные слова и даже опросят для галочки пару человек в мусульманском квартале. Что полицейский может спросить в том районе? Да ничего! Ему там даже, который час не скажут.
Мишка достал телефон и открыл то сообщение от Энвера, когда он вызвал его из дома. Мишка писал ответ на него.
—«Привет. Если что, я готов».
Ответ прилетел тут же:
—«Послезавтра в 9 утра, на том же месте».
Зазеркалье. Преддверие. Красная ветвь миров. Десятый день после релокации
