–Она не злая, мам…
–Откуда ты знаешь, знаток?
Собака ждала. Лёка цапнул пирожок, вывернулся у матери, быстро, пока она не сообразила, подскочил к собаке и протянул пирожок ей:
–Скорее!
Мать за спиной уже кричала «Отойди сейчас же!»– но почему-то не подбегала, не оттаскивала Лёку. Собака деликатно, за бумажку, взяла пирожок и драпанула прочь:
–Спасибо. Пока.
Лёка только моргнул, а собаки уже не было видно: только толпа и огурцы-пирожки-газеты. Она знает «Пока» и«Спасибо», и… Что-то было не так, Лёка чувствовал, но понять не мог…
–Погоди! А почему не с мясом?
–Надо…– неголос был уже далеко.– Не мне надо. Пока. Спасибо.
–Ну ты где там? Потеряться хочешь?– мать. Голос не злой. Уже не сердится?
Лёка повернулся: мать и торговка стояли в паре шагов от него. Торговка держала мать под руку и что-то ей шептала. Мать кивала рассеянно и как-то задумчиво. Лёка расслышал только «Пенсия маленькая», и всё. Увидев, что Лёка идёт к ним, торговка резко замолчала, отпустила мать и полезла в свои кастрюли.
–Вот, держи,– она протянула ему второй пирожок.– Ты всё сделал правильно.– Они с матерью странно переглянулись, и та засобиралась на поезд:
–Идём уже, а то отстанем, что тогда? Спасибо-то скажи.
Лёка буркнул «Спасибо», сжимая в руке несчастный масляный пирожок, есть который не хотелось. Ему было неинтересно, о чём они там болтали, что ему нельзя слышать, он думал о вежливой собаке. Интересно, кому она носит пирожки?
–…Надо же, а? Вот как бывает…– мать шла за Лёкой по вагону поезда и бормотала что-то невнятное себе под нос.– Лёка понимал, что это не для его ушей, что она проговаривает это самой себе, пытаясь осознать или запомнить.– Вот так бывает…
–Как?– не выдержал Лёка.
Мать будто не слышала. Она плюхнулась на полку и уставилась в окно. За окном ещё было видно ту торговку. Она не смотрела на них, она смотрела по сторонам, беззвучно выкрикивая своё «Пирожки!».
–Как бывает, мам? Тётя знает эту собаку, да? А кому она носит пирожки?
Мать обернулась, рассеянно глядя сквозь Лёку:
–Догадался? Какой ты уже большой. Ну правильно: другая бы сглотнула сразу вместе с бумажкой, а эта, вишь, унесла…
–Кому? Тебе же тётя сказала!
Мать покачала головой и неопределённо шевельнула ладонью. Она так делает, когда речь идёт о каких-то взрослых делах, о которых Лёке знать ещё не положено. Было обидно, что его считают маленьким. И ужасно захотелось выскочить на платформу, найти ту собаку, расспросить… Хотя она, пожалуй, не ответит, Лёка сам не понял почему, просто ему так показалось.
–Собаки верные, Лёнь. Собака не бросит. Все бросят, а собака – нет… Тоже, что ли, собаку завести?
Лёка замер. Он никогда не просил собаку: ему не нравилось, что их держат на цепи на улице, даже зимой, когда холодно, даже летом, когда жарко. Но если построить тёплую будку и укрепить забор, можно обойтись без привязи. Собака хорошая. Собака вежливая и всё время радуется, как тот больничный пёс. Сидел на цепи на холоде, ни на что не жаловался, только радовался: утру, каше, даже котам радовался. Хорошо, когда животные радуются, Лёке легче. И ещё у него будет настоящий друг.
–Правда?!
Мать глянула на Лёку, словно её выдернули из каких-то важных мыслей.
–Что «правда»?
–Правда, что собаку заведём?
Мать смотрела непонимающе, как будто не сама только что говорила о собаке:
–Посмотрим…
–На моё поведение?
–На твоё здоровье.
* * *
…Здоровье оказалось паршивым. Обидно. Из всего огромного, оглушительного города Лёка запомнил только лошадь милиционера и вредного молодого доктора. Их было много, тех докторов, в большом городе, больше, чем собак. Лёка с матерью только и делали, что бегали от одного к другому – как их запоминать? А этого Лёка запомнил. Этот сказал, что уЛёки какая-то там астма и что заводить собаку ему будет нельзя очень долго или даже всю жизнь.
Лёка разревелся тогда на всю больницу, да так, что медсестра пригрозила сдать его милиционеру. В доказательство она подвела его к окну. Там за окном дежурил милиционер на лошади. Лёка даже притих на секунду: он такого не видел.
Лошадь была рыжая, как понимающий человек Галка, и очень красивая как лошадь. На ней был форменный вальтрап со звёздочкой. Лёка жутко робел, но не мог не спросить:
–Вы меня правда заберёте?
Лошадь повернула голову вЛёкину сторону. На улице было жарко, и окно кабинета было распахнуто, Лёка даже услышал её запах – запах кожаных ремней и шерсти. Она выгнула шею набок, наверное, чтобы внимательнее разглядеть Лёку и эту медсестру, которая ещё стояла за его спиной:
–Не бойся. Врёт. Дура.
Лёка расхохотался от таких слов, а медсестра стала оттаскивать его от окна, да ещё и закрывать его зачем-то. Вредный доктор спрашивал мать что-то про нервы, аЛёка хохотал как ненормальный, забыв обо всём, даже о собаке.
…А потом, когда вернулись домой, на Лёку сразу, будто из-за угла, набросилась школа.
Глава VI
Прутик
Она даже выглядела унылой и какой-то грязной. Крыша, издалека видно, что покосившаяся, того и гляди свалится на голову; несколько печных труб торчат как иглы; окна будто никогда не мытые, и занавесок нет. Огромный вытоптанный двор без единой травинки, зато с доской-качелями, словно кому-то придёт в голову здесь играть.
…А ребята у школы ничего: смеялись, болтали, в глаженых рубашках, с цветочками все. Лёке мать тоже нарезала цветов, что настроения не прибавило. Он ещё спал, когда услышал, как они кричали, как плакали… Выскочил в одних трусах, стал отбирать ножницы, конечно, распорол себе ладонь, конечно, получил оплеуху, и цветы были уже срезаны. Они будут умирать медленно в какой-нибудь уродливой вазочке, каких полно в любом школьном классе, будто за этим в школу и ходят, чтобы любоваться умирающим цветами. Держать в руках это было жутко, но Лёка ничего не мог поделать. А мать не понимала:
–Ты же не хочешь в первый же день опозориться перед учителем? Давай без этих твоих глупостей хоть сегодня. А вечером пирогов напечём, праздник как-никак.
Ничего себе праздник!
Дурацкий Славик тоже был здесь, сЮркой, Витькой, да почти со всеми ребятами с пятидневки, со всей бандой. А мать такая:
–Ой, там ребята, идём поздороваемся!– будто Лёке надо. Пошёл.
Она-то пошла к их матерям, сбившимся в стайку чуть поодаль, аЛёку прямо втолкнула в этот улей дурацкого Славика.
–Привет, малахольный!– Славкины дружки засмеялись.
А чего Лёка ждал – что Славик изменится? Война, начатая не один год назад, никуда не делась…
