–Здрасьте, тёть Нюсь!
–Здрасьте, здрасьте!– Тётя Нюся Лёку недолюбливает, потому что он не говорит ей, кому шлёт письма. Все говорят, всё рассказывают, какому там сто первому родственнику, и что у него там произошло, и что пишет тот самый родственник… Тётя Нюся всё про всех знает: ей интересно, ей и рассказывают. АЛёка помалкивает, в конце концов, это не её дело. Из-за этого она злится иЛёку считает дурачком.– Очередное послание тайной любви от тайного поклонника?
Лёка улыбнулся, но промолчал. Смешная она! Подошёл к печке и прижался ладонями к горячему белёному боку. Всё-таки прохладно на улице. Тётя Нюся смотрела на него из-за стойки – неужели всё ещё надеялась, что Лёка ей что-то скажет?
–Или так, погреться зашёл?
–Нет…– Лёка глянул в окно. Толстый Витёк уже вскарабкался по склону, красный, с перекошенным лицом. Он не сунется сюда. А сунется – будет вести себя прилично, не станет же, в самом деле, лупить Лёку при взрослых… Он зыркнул из-за стекла прямо на Лёку. Не, не увидел. Лёка в глубине тёмной комнаты, а этот – снаружи на солнышке.
Печка обжигала руки. На подушечках ладоней и пальцев остались пятна печной побелки. Лёка потёр ладонь о ладонь и пошёл к стойке:
–А новые марки есть?
Марки Лёка странно любил. Не любил учебники, детские книжки с жуткими картинками, жирные желтоватые календари, где нужно отрывать по листочку каждый прожитый день, и даже маленькие красивые календарики, которые мать приносила с работы каждый Новый год, не любил. Но эти малюсенькие бумажки с оборочками завораживали. Там были космонавты, машины и ракеты и животные иногда. У тёти Нюси на стойке вместе с привязанными ручками была и привязанная лупа – для стариков, которые плохо видят. АЛёка рассматривал в эту лупу марки. В грубоватых картинках можно было разглядеть квадратики краски и какие-то мелкие детали рисунка, которые сразу не заметишь. И ещё Лёку забавляла сама идея: послать не только письмо-каракули, но и маленькую картинку. Это же здорово, особенно если сам не умеешь рисовать.
–Есть, есть,– тётя Нюся положила на прилавок небольшой раскрашенный листок. Почему-то, разговаривая сЛёкой, она всё повторяет два раза. Ну да, считает его дурачком.
На крыльце затопали. Значит, Витёк всё-таки решился зайти, не хочет отвязаться подобру-поздорову. Лёка взял привязанную лупу и стал рассматривать марки. Настроения уже не было. Хлопнула дверь. Тётя Нюся вытянула шею – посмотреть, кто там пришёл. Марка под лупой расплывалась бесформенным пятном. А этот Витёк с порога заголосил:
–Малахольный, тебя зовут вообще-то!
Тётя Нюся вопросительно взглянула почему-то на Лёку, и он ещё крепче вцепился в лупу.
–Знаю,– он старался, чтобы это прозвучало безразлично: мол, есть дела поважнее вашей банды, а получилось тихо и как-то жалко.
–А знаешь – чего стоишь? Пошли.
Всё произошло так быстро, что Лёка не успел сообразить. Толстый Витёк буквально вывернул лупу из его пальцев, цапнул Лёку под руку и бегом за три шага выволок на улицу. Тётя Нюся молчала. Наверное, тоже не успела ничего понять.
Лёка споткнулся на крыльце и только тогда попытался вывернуться из рук Витька. Витёк молча перехватил его поудобнее и поволок к откосу.
–Пусти, чего пристал?!
–Да не боись ты.– Витёк сказал это почти беззлобно.– Дело есть.
–Какие у меня с вами могут быть дела?– Лёка сказал это на цветочном.
Витёк только странно зыркнул и остановился у самого откоса. Внизу бежала река, эти двое стояли на берегу задрав головы, и деревья шептали своё: «Зло…»
–Я сказал: пусти!– неужели цветочный до них лучше доходит?
Витёк рассеянно заморгал, оглянулся по сторонам, как будто искал источник неголоса. Во дурак!
–Да что ты мне сделаешь, Малахольный?!– Он подтолкнул Лёку в спину.
Впереди разверзлась пропасть: река, до страшного далёкая, мелкие острые камешки там внизу, а песок, который секунду назад был под ногами, пропал. По затылку ударил школьный ранец, руки встретились с песком, Лёка охнул, и песок набился в рот. Подбородок царапнул какой-то камешек. Лёка лежал на откосе лицом вниз и продолжал сползать руками вперёд.
–Помочь?– сзади спускался Витёк. Лёка его не видел – только слышал пыхтение. Сверху покатились мелкие камешки. А внизу смеялись эти двое.
–Зря ты это делаешь!– на цветочном. Хотя Лёка был готов сказать и так, просто ещё отплёвывался от песка.– Зря меня злишь.– Лёка сполз ещё чуть-чуть и попытался сесть. Песок убегал из-под ладоней, мелкие камешки царапались. Кажется, уже полные штаны песка, но это не важно…
–Зло…
Согласен. Они – настоящее зло.
На четвереньках (так устойчивее) Лёка быстро спускался к реке. Какая-то его часть, маленькая и трусливая, а потому глупая, ещё надеялась, что у них и правда может быть какое-то дело, кроме как его, Лёку, побить: не просто же так они пошли к реке весной. Побить можно и в школе. Но нет, мудрая часть, побольше, была уверена, что эти не могут затеять ничего хорошего, даже если называют это «делом». Какие у них, в самом деле, могут быть дела?!
Лёка спускался. Из штанин уже сыпался песок, и это была лишь малая часть того, что успело набиться. Витёк сзади покрикивал и всё пытался дотянуться ногой, но Лёка был быстрее.
–Дождались!– Дурацкий Славик встал перед ним, скрестив руки на груди. Его куртка странно топорщилась. Юрик стоял у него за спиной.– Нехорошо, Луцев, заставлять людей ждать.
Лёка выпрямился. Из штанин тут же хлынули водопады песка. Эти опять засмеялись:
–Ты так весь пляж соберёшь, людям негде загорать будет!
Это они-то люди? Впрочем, да: люди. Глупые, глухие и злющие. Не весёлая кошка училки, не та собака с вокзала, даже не кот, напугавший до чёртиков своей крысой: он хотел как лучше. Это люди. Они всегда и всем желают зла и делают зло, только часто этого не понимают, а это ещё страшнее.
–Ну чего вам?! Посмеяться звали?!– Лёка рявкнул это на весь пляж, наверное, даже смешная тётя Нюся слышала.
Эти на секунду притихли. Хоть перестали гоготать.
–Смотри, какой смелый,– дурацкий Славик шагнул кЛёке. Он и стоял-то почти вплотную, а тут вообще чуть на ногу не наступил.– Я говорю, дело к тебе есть.– Он приподнял грязными пальцами Лёкин подбородок и попытался заглянуть в глаза.
–Не зли меня,– сказал Лёка на цветочном.
Славик вскинул брови, как будто почти не удивился, и продолжил своё:
–…А когда дело, от него не бегают, а делают – тебя не учили?
–Да как его научишь: он двоечник!– выдал Юрка, но никто не засмеялся.
Лёка понятия не имел, как там учатся эти трое, ему было неинтересно, но почему-то думал, что получше него. Учился он действительно хуже всех…
–Короче!– Нельзя показывать, что боишься. Особенно если не очень-то боишься.
