* * *
Он стоит ещё, целёхонький. Зимой мы сЛёхой бегали его протапливать, чтобы не сгнил, Катька пару раз там прибирала – да что там прибирать, только пыль вытереть! Нормальный дом. Соседи тоже за ним посматривают, следят, чтобы не растащили…
Мне тогда жутко понравилась эта мысль: япредставил, как дед Витя спускается на свою улицу, здоровается с офигевшими соседями, которые уже и забыли небось, как он выглядит, топит баню, может быть, даже бреется, и я вижу человеческое лицо, нормальное, без желтоватой щетины и вечного ужаса в глазах.
…И у меня больше не будет того пустыря со странным жителем, который мы делили сЛёхой. Это невыносимо – быть одному там, где любили бывать вдвоём. Пусть его не будет, мне станет легче. Да, я делал это для себя, а не для чокнутого деда.
* * *
–А вы уверены, что это он? Ну, столько лет прошло…
–Не говори! Больно это. Если б не Петровы – не поверила бы. Они ж мне «Новости» записывали, пока в больнице была.
–Записывали?
–Старый кассетный видеомагнитофон полезная вещь, Рома. В больнице-то небось не всегда успеваешь «Новости» посмотреть: то процедуры, то ещё что. Петровы мне и записывали. Я как увидела…
Наверное, я сошёл с ума в тот момент, но я тут же стал напрашиваться к бабе Гале посмотреть ту самую кассету. Пересниму потихоньку на телефон, покажу деду Вите. Старики верят телевизору, это я давно понял. Качество будет, конечно, аховое, но оцифровывать это мне просто лень. Я сделал вид, что заинтересовался этим самым Лёкой, и дальше всё вышло легко.
* * *
Через час мы уже пили чай у бабы Гали в уютной старушечьей кухне. На холодильнике громоздился её телевизор, притащенный Петровым-отцом, пока она была в больнице, под теликом, жутко треща, работал кассетный видеомагнитофон, а с экрана на меня смотрел Малахольный.
«На днях было опознано тело с пулевым отверстием в голове, обнаруженное ранее на территории деревни местными жителями. Им оказался криминальный авторитет Леонид Луцев по кличке Малахольный…– Дикторша вещала, а этот Лёка смотрел со старой, кажется, ещё полароидной, фотографии. Кто-то сделал его портрет на фоне обоев в дурацкий цветочек, у нас при прабабке были такие, потом отец заклеил. Лёка – лысеющий мужик с безумным взглядом, чем-то похожий на того, кого я видел во сне. Моложе, да, но дело не только в этом. Этот на экране был почти не страшный, только взгляд безумный, но его можно списать на качество снимка. А так – ничего особенного: увидишь на улице – не обратишь внимания. А баба Галя смотрела на него с обожанием:
–Врут они всё. Никакой он не криминальный авторитет, лишь бы наговорить на человека. Он был хорошим мальчиком, не то что эти. Видел бы ты, какие он мне письма писал…
–Вы переписывались? Я думал, вы рядом жили…
Баба Галя отчего-то рассмеялась:
–Молодой ты ещё. И переписывались, и рядом жили. В то время же как: если мальчик с девочкой дружит, да ещё и в деревне, на улицу не выйдешь – задразнят. Его и так гнобили, а если ещё и я… Вот я и придумала письма друг другу писать. Специально в город ездила с отцом, чтобы отправить оттуда, чтобы никто ничего, ни о чём…
Было жутко неудобно сидеть там и слушать чужие сердечные тайны шестидесятилетней давности, да ещё и снимать телевизор на телефон. Телефон я поставил вертикально, оперев на солонку и перечницу в форме такс, они будто специально здесь для этого были поставлены. Я думал, провалюсь сквозь протёртый пол, слушая про переписку с этим Лёкой, старался пропускать мимо ушей и мечтал про себя, как покажу видео деду Вите, как он успокоится наконец… Я еле высидел чаепитие.
* * *
До деда Вити я добрался уже почти ночью. Сто раз проиграв Катьке в«Мортал комбат», по сто первому разу пересказав все смешные школьные истории, которые случались со мной и о которых я читал, убедившись, что Катька наконец уснула, и повздорив, уже не помню о чём, с дедом Артёмом, я побежал на пустырь.
Конечно, не успел прихватить ничего съестного, но у меня было кое-что получше. Дед Витя сидел у костра. Его фигуру, подсвеченную пламенем, было видно издалека, я даже притормозил, рассматривая этот памятник одиночеству. Я помахал ему телефоном с включённым фонариком, но старик не увидел. Сидел себе, ворошил палочкой костёр, поднимая в воздух мелкие искры. Когда я подбежал, он даже головы не поднял, занятый какими-то своими мыслями:
–Я думал, ты уже не придёшь.
–Это ещё почему?– Я плюхнулся на лавочку напротив старика и погасил фонарик на телефоне.
–Страшно тебе со мной. Опасно. Малахольный…
–Нет больше твоего Малахольного, дед Вить! Убили давно, ещё до потопа!
На секунду во взгляде старика мелькнула надежда не надежда, скорее удивление, но тут же погасло, и он затряс головой, будто прогоняя остатки:
–Ты его не знаешь, он хитрый. Ты думаешь, он здесь – а он уже там, думаешь, его рядом нет – а он перед тобой. С ножом или с чем покрепче. Ко мне раза три приходил.
–Сюда?
–Нет, ещё ко мне домой. Я уже тогда один жил, а его так и вовсе в деревне не было, якобы съехал куда-то. Поговаривали, что он в городе на рынке работает, тогда все в коммерцию ударились. Только брехня. Как он торговать-то мог с его мычанием? Одно слово – Малахольный. Рядом он был, всегда рядом. В лесу, может, или у реки. Он и пацаном оттуда не выходил, очень любил природу. Зверь как есть! Подслушивал всё, что мы тут в деревне делаем, подсматривал, поджидал… Я уж боялся и в лес ходить, и к реке.
…И вот однажды просыпаюсь я среди ночи, а от чего – сам не пойму. Такое бывает, у людей тоже чуйка есть на всякие опасности. Лежу, а у самого сердце выпрыгивает, непонятно от чего, я даже снов не видел. Вдруг слышу: подходит кто-то к дому. Зима, сугробы скрипят так, что не захочешь – расслышишь, особенно ночью. Тихо же вокруг, а тут снег под чьими-то ногами. Я встал потихонечку: дай, думаю, проверю, запер ли дверь. Да и кто там, гляну. А самому жутко, как в могиле, трясёт аж. Иду. И слышу, входная дверь стукнула. Моя! Не запер, значит. Нашариваю брёвнышко у печки, выхожу в коридор – стоит. В обносках весь, небритый, взгляд безумный, с ножом. «Я,– говорит,– предупреждал, что ты труп?»
–Но ты же выжил!
–Сам не помню как…
–Ерунда всё, дед Вить! Убит твой Малахольный, давно убит, смотри!– Я сунул ему под нос телефон с видюхой, включил.
Дед Витя смотрел молча, не спрашивая, не перебивая, только сильно наклоняясь, чтобы приблизить глаза к изображению на экране. Я помалкивал, исподтишка наблюдая за ним. Он замер, скрючившись над телефоном, отставив в сторону больную ногу и палку, поза была та ещё, я еле сдерживался, чтобы не рассмеяться в неподходящий момент.
Сюжет был коротенький, дед Витя его быстро посмотрел, а когда он закончился, ещё несколько секунд таращился на замершую на экране картинку. Так же: соткрытым ртом, только небритые щёки мелко дрожали. На носу появилась смешная складка, как у собаки в оскале, дед зажмурился, и его мелко затрясло.
