Поднялся ветер, шумный, сильный, всё-таки осень подкрадывается. Микки застыл у соседского забора маленькой статуэткой, навострил уши и вглядывался куда-то в темноту.
–Идём уже!
Пёсик и ухом не повёл. Он смотрел куда-то вдаль, потом нерешительно тявкнул и с визгом драпанул ко мне. Визжал он оглушительно, я думал, всех перебудит. С разгону он запрыгнул мне на руки, не переставая визжать, заскрёб коготками куртку, требуя, чтобы пустили за пазуху…
–Да чего ты испугался-то?– я попытался всмотреться в тёмную улицу. Без очков мне ничего не было видно. Микки визжал, я затолкал его под куртку, но он и там визжал, сейчас всю деревню перебудим. Я развернулся и побежал домой. Кто его знает, чего он там испугался, я не хочу слушать этот визг. Уже у своей калитки я боковым зрением разглядел, как по дорожке мимо нас пробегает маленькая человеческая фигура с большой собакой.
Я обернулся, но они бежали на хорошей скорости, я разглядел только мелькнувший в темноте рыжеватый хвост.
Глава XIII
ДЕРЕВЬЯ
Утром я чуть не проспал: не услышал будильника, аМикки, нагулявшийся ночью, дрых без задних ног. Пришлось ускоряться: быстро отыскал старые очки в жуткой зеленоватой оправе, как будто с бабушки снял, но других нет, быстро вывел Микки во двор (отец скоро вернётся), быстро покормил, запер у себя и велел не отсвечивать. Вряд ли он меня понял. Услышав, что в дом кто-то пришёл, этот общительный обязательно поднимает лай, и тогда… Я не хотел об этом думать. До школьного автобуса оставалось минут двадцать: успею, если потороплюсь. Быстро схватил рюкзак и побежал за Катькой.
Я думал, они уже идут мне навстречу, ворча, что Ромка опять проспал, но я никого не встретил по дороге. Тихо было и во дворе, грязнющее крыльцо, уделанное растоптанными осенними листьями и хвоей, добавляло картине уныния. Дом не заперт даже на веник – значит они ещё дома? Я вошёл.
–А мы думали, ты уже уехал!– в прихожей меня встретил почему-то Миха, обутый, со школьным рюкзаком.– Вот решил за вами зайти, а…– он кивнул на Катькину комнатушку.
Я разулся, прошёл: Катька была ещё в постели. На половичке рядом валялся пёс, ещё грязнее, чем был вчера. Не знаю, как я это вообще заметил, потому что Катька выглядела паршиво.
–Заболела на второй же школьный день.– Дед Артём сидел в ногах, помешивая ложечкой в чашке что-то горячее.– Талант! Поезжайте одни, мальчики, мы справимся.
Я не ответил. Катька была красная и таращилась на меня совершенно больными глазами:
–Ром, а ты знал, что деревья умеют играть?
Дед Артём помрачнел:
–Пей уже чай со своими деревьями! Скоро врач придёт…– он глянул на меня такими же красными глазами.– С ночи бредит. Разбудила меня – и давай про деревья рассказывать. Я лоб потрогал – она вся горит! Когда простудиться успела…
Я сел уКатьки в ногах. Пёс бросил на меня суровый взгляд, но промолчал.
–Как же они играют, Кать, у них же корни?
–Они шумят на ветру, они подставляют эти корни под ноги бегущим, как подножки, они смеются, когда кто-нибудь спотыкается…
Дед Артём под шумок сунул ей чашку, иКатька прервалась, чтобы отхлебнуть.
–А когда им не с кем играть, они зовут…
Хлопнула дверь, застучали каблуки, и в дверном проёме возникла докторша с огромным чемоданом. Я сам не понял, как опять оказался в прихожей рядом сМихой. Докторша осматривала Катьку, дед Артём вполголоса ей что-то бормотал…
–В школу-то идём?– Миха так и стоял в куртке, перекладывая из руки в руку свой рюкзак.
–Иди,– говорю.– Мне ещё в аптеку бежать.
–Я сбегаю!– подхватил Миха и подмигнул.– Ты с ними побудь. Дед, похоже, не выспался, подмени его.
Ну кто, скажите, пропустит такой уважительный предлог прогулять школу! Дед Артём был занят и не мог нам помешать, Миха удачно примазался, и, хотя поводов было мало, мы захихикали, как первоклашки.
* * *
Докторша дала Михе внушительный список, и он быстро ретировался. Школьный автобус к тому моменту уже, наверное, проехал полдороги, так что дед Артём не смог бы меня выгнать, даже если бы захотел. Выглядел он не многим лучше Катьки, наверное, ночь не спал. Проводив докторшу иМиху, посмотрел на меня краснющими глазами:
–Добился своего, прогульщик? Всё отцу скажу! Не стыдно?
Мне было не стыдно. Я отпустил его подремать, а сам проскользнул кКатьке.
Она не спала – так, лежала, прикрыв глаза. Гончая опять бросила на меня недовольный взгляд, но сесть позволила. Как же Катька так заболеть-то ухитрилась…
–А ещё они могут помогать…– она это бубнила вроде мне, но всё равно себе под нос.
–Спи, Кать. Потом расскажешь. Я никуда не уйду.
–Это важно. Тор сказал, что деревья – это важно…
Я даже не сразу понял, о ком она, что за Тор: сперва деревья, потом Тор… Но по ноге меня мазнула грязная шерсть, и я сразу вспомнил: собака! Катька назвала так собаку!
–Он с тобой разговаривает?
–Да. Он очень добрый и любит лес и реку. И ещё Лесную девочку. Только они поссорились из-за меня.
–Какую ещё девочку?!
–Лесную. Она не мёрзнет.– Катька подняла на меня красные больные глаза.– Представляешь, Ром, на дворе осень – а она в одном сарафане. Я спрашиваю: «Тебя куртку надевать не заставляют?»,– а она смеётся. Почему её не заставляют надевать куртку, она же маленькая, как я, она простудится…
Пёс у меня в ногах глухо зарычал, и я подскочил как ошпаренный. Он не вскочил следом, даже не оскалился, лежал как лежал, но откуда-то из глубины раздавался утробный рык. Ну чего ему? Потихоньку пятясь, я отошёл от кровати. Под ноги попался стул, я плюхнулся на него, и пёс тут же смолк и положил голову на лапы, уставившись впереди себя своим обычным стеклянным взглядом.
–Он не хочет, чтобы я тебе говорила,– шептала Катька.– Он не хочет, чтобы я вообще кому-то говорила.– Было жутковато это слушать: одно дело, когда ерунду несёт сбрендивший дед Витя, и совсем другое – когда моя Катька. Никто не хочет видеть близких людей в цирке уродов.
–Вот и не надо говорить. Спи.
Катька покачала головой:
–Не могу не говорить. Мне страшно. Тор говорит, что мне нужно помалкивать, только я боюсь… Они поссорились из-за меня сЛесной девочкой. Она чего-то делать не хотела, аТор настаивал. А она не хотела.
–Чего же он от неё хотел?
–Я не поняла. Они говорили на птичьем языке. Но что-то страшное. Тор хотел, чтобы она сделала что-то страшное, а она отказывалась. Тогда мы её оставили и пошли гулять. Только она всё равно была рядом. Она превращалась в сову, в белочку, в птичку… Она говорила, что с ней я в безопасности. Но я всё равно боюсь.
Я тоже забоялся в тот момент. Не знаю, что ей там бредится, только она осознаёт, что я здесь, что псина здесь, она всё понимает, где она и кто рядом. Разве так бредят?
