Катька спрыгнула, завертела головой, как будто проснулась только что, а не целую жизнь назад, там, на дереве:
–Тор! Где Тор? Мне нужен мой Тор…
Мы сМихой переглянулись. Наверху, в спальне отца, заскулил Микки, но вряд ли Катька его слышит. Она вообще сейчас ничего не слышит, кроме своего обожаемого Тора, и это не её вина. Псина не успокоится, псина…
–Он убежал, Кать.– Миха запоздало растирал уставшее плечо. Его куртка была порвана, а на физиономии кровили мелкие царапины, как будто ею возили по стволу. Катька поёжилась в своей пижамке с пони. Я шагнул в прихожую, схватил первую попавшуюся куртку и стал на неё напяливать. Я подвернул рукава, повозился с молнией, я словно тянул время, сам того не желая, но тянул, потому что не так это легко – убивать, даже если тебе очень нужно. Катька покладисто поднимала руки и подбородок, чтобы застёжка не ущипнула, а у самой глаза так и бегали: где её прекрасный Тор, как он мог её покинуть, наверняка где-то рядом…
–Рома, ты же найдёшь его?
–Обязательно!
Глава XXI
ПОМОГУ
Разыскивать пса я пошёл один, чтобы никем не рисковать. Мог бы, конечно, взять и отца, но нет. Это наши с псиной дела. У отца я взял арматурину. Хорошую, тяжёленькую, не ружьё, конечно, но что есть. Было ещё темно, я отвёл Катьку сМихой к деду Артёму (он так и храпел при включённом свете), велел запереться и никого не пускать. Катька ещё и отпускать меня не хотела:
–Ты куда?
–Тора искать.
–Я с тобой…– она вцепилась мне в штанину и повисла на ней. Сама как щенок, который заигрался. В опасную игру с опасным крупным животным.
–Тебе надо поспать. Завтра в школу. Ты проснёшься, иТор будет рядом.– Кажется, это был первый раз, когда я так серьёзно врал Катьке. Да ещё с этой арматуриной в руках. Я придумаю, что ей сказать завтра. Сочиню что-нибудь волшебное про командировку к лесным деревьям, про собачьего босса, которому Тор понадобился для важного государственного дела… Не сейчас. Сейчас надо бежать искать.
Он может вернуться в любой момент, когда меня рядом не будет: днём, ночью, домой, в школу (добежал ведь как-то, а путь не близкий), через год, два или двадцать, уже к её детям и внукам. Он не успокоится, пока не уничтожит всех. Потому что «плохие», потому что приказ. Потому что вот такая дурацкая несправедливость: даже самым гнилым хозяевам достаются верные собаки. Верные, чем бы это ни обернулось.
Катька ещё крепче вцепилась в мою штанину:
–Я с тобой! Я должна сама, это моя собака!– По-моему, она догадывалась о моих намерениях, но почему-то не говорила вслух. Думаю, она тоже боялась. Как я, суеверно боялась озвучивать свои страхи: вдруг сбудутся?
Миха молча сгрёб её в охапку, отцепил от моей ноги и поволок в комнату.
–ПУСТИ!
Мне голову просверлил этот визг. За стенкой философски всхрапнул дед Артём, потом завопил Миха:
–Кусается!
Некогда было унимать этот балаган. Я прекрасно понимал, что Катька не успокоится, пока я здесь, шмыгнул за дверь и вывалился в темноту.
За спиной лязгнул засов, опять завопила Катька. Я крикнул Михе, чтобы глаз с неё не спускал, и побежал вокруг дома, светя телефоном под ноги. Не дай бог, псина здесь! Не дай бог, поджидает под кустом, пока я уйду. Она же может влиять на Миху, на деда, может сделать так, что они ей помогут… Пусть только попробует!
–Ты где?!
–Прости… Не мешай! Не надо…– прозвучало издалека.
Почти у леса. Этак я буду долго за ней гоняться. Псина небось бегает получше моего, а уж в лесу… У сарая стоял древний велик деда Артёма. Если я его одолжу, появится хоть какой-то шанс.
Я оседлал велик (тяжеленный, как дед с ним справляется?) и поехал огородами, некогда по тропинке объезжать. Только с собакой надо разговаривать, чтобы понять, где она там…
–Не надо, говоришь?
–Нет, нет…– голос удалялся в лес, а я к нему ещё даже не подъехал. Пёс рвался в заросли, в чащобу, ломая ветки, не по-собачьи спотыкаясь о корни («Ты знал, что деревья умеют играть?»). Честно говоря, догадывался.
Велик быстро набирал скорость, педали крутились всё легче. Как живая лошадь, которая постепенно привыкает к новому седоку, он потихоньку начинал меня слушаться. Я неожиданно шустро проскочил все чужие грядки, поцарапался, наверное, обо все чужие заборы и влетел в лес.
После огородов тропинка казалась ровной, как асфальтовая, велик будто скользил по корням и ухабам. Я пригибался, задевая головой колючие ветки, наверное, пёс уже далеко…
–Где ты?
–Прости, прости…– Далеко, в самой чащобе, куда мне не проехать, но я должен.
Арматурина в руке мешала и норовила зацепиться за дерево. Я положил её на руль и стал яростнее давить педали. Я не могу упустить пса: он вернётся, он не успокоится… Стволы и ветки мелькали пред лицом. Скорость была приличная, а мне всё равно казалось: мало, мало, собака далеко, собака быстрее!.. Фару я тогда не включил: просто не подумал о ней, да и не нужна она была. Я видел и слышал собаку, дорогу и каждое деревце впереди. Я видел и слышал всё, даже больше, как будто я ещё в том сне, и темнота мне не мешала («Ты знал, что деревья умеют играть?»).
Псина мчалась зажмурившись, ломая ветки, бока уже были расцарапаны и кое-где выдрана шерсть. Больно. Но ей надо было бежать, и она бежала, поджав хвост, кажется, даже с визгом, я его слышал. Не ушами, а тем собачьим чутьём.
–Прости!– Ближе. Уже ближе.
Я сильнее надавил на педаль – и как будто весь лес ударил меня под рёбра.
Корешок. Всего лишь маленький подлый корешок, которому не вовремя приспичило поиграть. Он не хотел мне зла, он просто… Я сообразить ничего не успел, как полетел через руль. В ладони врезались старые хвоинки, арматура со звоном приземлилась мне на ногу. Я взвыл, вцепившись в лодыжку: похоже, там не осталось больше ни одной целой косточки…
–Прости…– Собака. И корешок. Кажется, они сказали это вместе.
Ушибленную ногу будто сдавили клещами. Я выл вслух – так, что самому уши закладывало, я вцепился в ствол дерева до боли в пальцах. От этого становилось легче, на секунду, немного, но легче. Кажется, дереву тоже было больно, но оно терпело.
–Не плачь.– Дерево. Не собака – дерево на собачьем языке, оно утешало меня, а ногу дёргало и выкручивало так, что слёзы наворачивались.
Псина удирала. Она наколола лапу старой шишкой, хромала, но не снижала скорости, а я сидел как дурак под деревом, потому что, видите ли, ножку подвернул… Надо!
Я вскочил, опираясь на дерево, взвыл, ступил на больную ногу, оседлал велосипед… Надо! Несколько уколов короткой боли – я опять еду, еду за псиной, я не упущу, я не позволю уйти, он же вернётся, этот Тор, он не должен вернуться! Я сжимал в руках арматурину, тёплый, даже горячий уже металл от моих потных ладоней. Собака ничего мне не сделает, я знаю, я понял это давно, ещё во сне, в воде, я узнал тогда четвёртого мальчика.
