–Мне приснился сон… Ты поступил очень плохо. Тогда…
–Мне приснился сон…
–Мне…
–Ты спишь? Ты видишь меня? Ты… ещё живой?
Когда каждую ночь слушаешь во всех подробностях о собственной смерти, начинаешь волей-неволей сомневаться в принадлежности к миру живых. Но утром, просыпаясь под щебетания лесных птиц, как какая-нибудь Золушка из сказки, я осознавал, что всё ещё живу.
Потому что был хорошим мальчиком.
Все ужасы, рассказанные мамой, были о другом, плохом Джошени. Плохой Джошени показывал, каким я стану, если собьюсь с пути и выберу холод. Плохой – холодный – Джошени символизировал смерть.
По сей день он стучится в дверь моих сновидений и ступает на порог, как старый добрый приятель, напоминая, что всегда находится рядом, идёт за мной след в след, источая смрад гниющей плоти и оставляя за собой кровавые следы.
* * *
Мамины сны не были частью тренировок. Нет, она разработала чёткий распорядок дня, достойный настоящего хорошего мальчика.
Утренняя пробежка и зарядка.
Завтрак.
Учёба (мама оказалась прекрасным учителем. Позже, когда я пошёл в обычную школу, с лёгкостью влился в образовательный поток).
Обед.
Работа по дому.
Ужин.
Отдых.
По выходным – в субботу и воскресенье – мама придерживалась особого расписания.
Утренняя пробежка и зарядка.
Завтрак.
Учёба.
Обед.
Обучение.
Обучение смерти, если можно так выразиться.
Что я должен был узнать о смерти плохих людей?
Во-первых, умирать больно. Во-вторых, смерть неприглядна и отвратительна. В-третьих, то, что ждёт человека после смерти, может оказаться куда страшнее. Зная обо всём этом, так или иначе пробудишь в себе волю к жизни.
Начала мама с простого – с фильмов.
Всё происходило следующим образом: она включала старый кассетный видеопроигрыватель, и по телевизору начинался наш личный киномарафон. Мы не смотрели фильмы в прямом их значении, а скорее избранные нарезки самых важных, по маминому мнению, эпизодов. Разумеется, в основном её выбор пал на фильмы ужасов.
До этого мне никогда не разрешали смотреть ничего подобного, хотя один раз Флинн смилостивился и позволил глянуть одним глазком на глупое кино про пришельца, который собирался захватить планету. Вспоминая об этом сейчас, могу сказать, что тот фильм не был страшным или даже кровавым, но на меня-ребёнка произвёл сильное впечатление. Долго же я боялся того пришельца!
Но мамины фильмы буквально вывернули сознание наизнанку.
Лишённые любой логической связи, вырванные из контекста эпизоды представляли собой настоящую мешанину из насилия, жестокости и боли. Персонажи кричали, как обезумевшие, когда им раз за разом отрывали конечности, потрошили животы, выкалывали глаза и ломали шеи. Вопли сменялись другими, ещё более душераздирающими, но картинка на экране оставалась неизменной – кроваво-красные потоки словно омывали экран изнутри, и я волей-неволей вспоминал знакомый металлический запах.
Голоса метались в моей голове и создавали звонкое эхо, заполненное мольбами о помощи, криками боли и ощущением липкого, неконтролируемого ужаса. Люди на экране страдали. Они боялись. Они молили, чтобы мука скорее прекратилась.
Это было невыносимо.
Вид крови и человеческой плоти вызывал тошноту. В первые «сеансы» меня рвало постоянно, но мама терпеливо нажимала на паузу и приводила комнату в порядок. Однако, как бы она ни старалась, мебель всё равно пропиталась отвратительным кислым запахом.
Мама всегда смотрела фильмы вместе со мной. Она садилась на диван, сажала меня на колени и, в случае чего, удерживала мою голову, если я пытался отвернуться от страшного зрелища.
–Хорошие мальчики слушаются маму. Помнишь, что случилось с Флинном, когда он меня не послушался?
Признавая верность её рассуждений, я старательно всматривался в экран.
Порой я не выдерживал и жмурился, но мама с поразительной интуицией всегда вычисляла моменты слабости сына и, как по ночам, силой раскрывала мне веки.
–Ты должен смотреть, Джошени. Иначе от твоего обучения не будет никакого толка. Ты увидишь и познаешь то, что не было дано твоим братьям и сестре. Потому что ты – особенный.
Когда записанные эпизоды подходили к концу, мама включала их заново. По кругу. Как в весёлом кровавом хороводе. И вновь начиналось безумие: чавкающие звуки разрываемой плоти, вопли умирающих, страдания грешных душ, приговорённых к трагической и жестокой смерти.
Однако не всегда мы смотрели фильмы про быструю и кровавую расправу. Мама хотела показать, что смерть бывает многогранна, но в любом случае – мучительна. Иногда я часами наблюдал, как альпинисты умирают от холода и голода в горах, как человек в пустыне страдает от лютой жажды, как страдания затягиваются не просто на часы, а на целые дни.
Это было поистине ужасающее зрелище. Сидя в тёмной, замкнутой, как короб, комнатке без окон, я смотрел на кошмарные сцены, разворачивающиеся по всему пространству огромного экрана телевизора, и мечтал лишь об одном – хоть бы всё это скорее прекратилось.
Мама довольно улыбалась, но и на этом не остановилась. Нет, всё только начиналось.
«Фильмы,– рассуждала она,– недостаточно убедительны».
Её старшие дети бесконечное количество раз ходили на фильмы ужасов в кинотеатр, но всё равно не воспринимали смерть всерьёз. Всё потому, что в кино всё преувеличено и неправдоподобно. К такому быстро привыкаешь, и наигранное насилие начинает вызывать смех, а не отвращение. Поэтому, когда, по маминому мнению, я уже привык к обычным фильмам ужасов, она принесла «особую» киноплёнку.
На ней были запечатлены реальные видео с мест аварий, записи врачебных операций, редкие кадры настоящих несчастных случаев. Всё это мама отыскала, используя свои врачебные связи. Подобный материал, не приправленный музыкой и безобразной игрой актёров, поражал правдоподобностью и заставлял вздрагивать не только меня, но и саму маму.
Жизнь всегда страшнее фильмов, но только тогда я понял – насколько. Никакие надрывные вопли не могли сравниться с плачем реального человека. Я вспоминал Оди; его перекошенное от боли лицо. А я ведь даже не подозревал, как сильно он мучился!
Документальные кадры подействовали на меня, как удар обухом по голове. Я не мог есть, не мог спать. Меня даже перестал посещать во сне Плохой Джошени.
Наблюдая произведённый «киносеансами» эффект, мама довольно кивала головой.
–Всё правильно, так и должно быть. Ты видишь, какова она, смерть? Видишь, как она страшна? Как болезненна, отвратительна? Но ты не должен волноваться, Шенни. Смерть нужно бояться только в одном единственном случае.
