Прорыв удалось ликвидировать, багратийцев окружили, они бились до последнего человека, но не сдались и полегли все. А потом тоннель восстановили, оттуда пошли эшелоны со снарядами, войска, пушки и даже наши многострадальные корявые танки.
На бронепоезде вернулась Нагма с сыном. Вернулась, опоздав на один день, — её муж, руководитель морикарского завода электрических машин, был убит «дланниками». Приставленная охрана не помогла — террористы взорвали его кабинет так, что половину здания заводоуправления разнесло. Теперь моя дочь вдова, а мой внук будет расти без отца. Я не смогу его заменить, я и своих-то детей вижу урывками.
Нагма с трудом перенесла этот удар. Она замкнулась и перестала со мной разговаривать. Я впервые почувствовал, что её теряю. Это резало мне сердце, но я просто не знал, что делать.
— Не хочу об этом говорить, отец. Я справляюсь, не трогай меня.
Чёрта с два она справлялась. Мне бы приложить больше усилий, пробить этот лёд, впервые в жизни наросший между нами, но я разрывался, мечась между фронтом, складами и заводами, и времени не хватало ни на что.
Пришедшее с юга подкрепление переломило ситуацию на фронте, противник начал медленно, цепляясь за каждую деревню и каждый город, отступать. На освобождённых территориях мы находили массовые захоронения гражданских, уничтоженные дома, отравленные колодцы, сожжённые мануфактуры, взорванные мосты. Часто трупы со следами пыток и издевательств даже не трудились закапывать. Выжившие рассказывали такие ужасы, что каланийцев в плен перестали брать вообще. Даже тех, что сдавались.
Когда на уничтоженном металлургическом заводе нашли плавильные печи, доверху забитые обгорелыми трупами женщин — их оказалось так много, что их не смогли сжечь, — один из генералов, местный уроженец, нарушил мой запрет и применил боевые газы.
До этих пор в этой войне химическое оружие не использовалось, но оно было, как минимум, у нас и у Багратии. Мы когда-то стали пионерами его применения в партизанской войне, но с тех пор воздерживались. Никаких конвенций не существовало, просто не такое уж это оказалось супероружие. Генерал Корц в своё время говорил, что от химоружия отказывались не из соображений гуманизма, а из-за его довольно низкой эффективности и капризности в применении. Отравляющие вещества —скорее, для террористов, чем для военных. Оно опасно для гражданского населения, а не для солдат. Но в этот раз никакие логические аргументы не сработали — ожесточение было такое, что зубами готовы были грызть. К счастью, ту жуткую отраву, которой угробили свой мир наши иммигранты, у нас воспроизвести не смогли, но того, что сумели наварить, вполне хватило. Жертв оказалось, на самом деле, не так уж и много, но идеологический эффект был чудовищный: «Никакого мира с проклятыми отравителями».
— Пожалуй, мы побеждаем, — нехотя признал я на очередном совете. — Но это… — я хотел сказать «пиррова победа», но вспомнил, что в этом мире не было Пирра. — …Это слишком дорого нам далось.
Почти треть страны в руинах, уничтожено всё от границы до столицы, но главное — человеческие потери. Депопуляция такая, что, даже закончись война сейчас, работать будет некому ещё два поколения. То, что Калания обезлюдела, да и Багратия потеряла очень много, этого никак не изменит. Тем не менее, когда Порток предложил операцию «Возвращение блудного попугая» (да, к его чувству юмора надо привыкнуть), я согласился. С этой войной надо было заканчивать.
Постаревшие головорезы из «Кооператива «ВИРУС» показали, что старые кони борозды не портят. Через неделю в столице публично, при большом скоплении народа, был казнён принц Джерис.
На казни настояла Катрин, и я не возражал. Посади мы его, к примеру, в темницу — стал бы однажды знаменем очередного восстания в Калании или поводом для очередного вторжения Багратии. Несмотря на его королевский статус, Джерису не отрубили голову мечом, а повесили, как предателя и убийцу, после того, как он признался в организации покушения на Перидора, в котором погибли мать и брат Катрин.
Признался он легко и даже с удовольствием, заявив, что жалеет только об одном — в карете не оказалось Катрин и Нагмы.
— Причём тут моя дочь? — спросил я его на допросе.
— Эта бледная тварь виновата во всём, — сказал он, ухмыляясь разбитым ртом.
Нет, его не пытали, не было смысла — он не запирался. По харе ему прилетело от меня, за грязные слова в отношении жены и дочери. Но это не отменяло того, что я услышал: покушения были не на Перидора, а на Нагму.
Оказывается, к принцу Джерису пришли некие люди, «рассказавшие ему правду». Правда эта заключалась в том, что именно Нагма «погубит мир». Кто были эти люди и почему принц им поверил, я так и не понял. Похоже, что он сам этого не понимал. Но был при этом железно уверен в их правоте и непогрешимости. Как будто ему мозги промыли. Он твёрдо знал, что все, от меня до Мейсера, лишь марионетки чудовища, выдающего себя за девочку. Это так удачно легло на подавленное стремление Джериса «всех убить, одному остаться» тотальным оправданием любых сделанных им гадостей, что даже через много лет внушение не спало. Он же не брата пытался убить и власть захватить, а с мистическим чудовищем боролся. Тут любые средства хороши.
Мне было плевать на мотивы Джериса. Мне не было его жаль. Я равнодушно смотрел, как его вешали. Он хотел смерти дорогим мне людям, и так, чёрт побери, будет с каждым. Я заснул тем вечером спокойно, не мучимый угрызениями совести.
А ночью меня разбудила Катрин.
— Вставай, — сказала она совершенно мёртвым жутким голосом. — У нас ужасная беда.
Глава 7. Креатура Разрушителя
— Он был прав, — сказала Нагма.
— Кто прав?
— Джерис. Это из-за меня. Опять.
— Ты расстроена смертью мужа и… — начал я осторожно.
— И в его смерти тоже виновата я. И вот в этом, — она показала на Андрия. — Нет, отец, это не истерика, и я не сошла с ума. Ты и сам знаешь, просто запретил себе думать об этом. Я вмешалась в судьбу этого мира — и сломала его, как ломала всё остальное. Я хотела как лучше, но это меня не оправдывает.
— Нагма, доченька…
— Пап, не надо. Я знаю, ты меня любишь и простишь мне что угодно. С детства прощал. Я не оправдываюсь. Я не могла поступить иначе. Но это из-за меня.
— О чём она? — спросила меня бледная Катрин.
Жена не может оторвать взгляд от лица сонного, напуганного Андрия. Сын проснулся ночью от кошмара, позвал маму, она пришла, а тут…
