— Прем, скажи, как долго мы будем этим заниматься? — спросила внезапно Шоня.
— Пока ребятки с верхов готовы за это платить.
— А если они всё время будут готовы?
— Да, ведь всё время приходят новые, — поддержала Дженадин. — Даже если эти вырастут, подрастут другие… Это ж годами можно их водить.
— Или десятилетиями! — смеётся Зоник.
— А в чём проблема, Шонь? — интересуюсь я. — Мы неплохо с этого имеем. Ты как казначей знаешь это лучше всех.
— Понимаешь, прем, токи — это классно, но, блин… Их классно тратить, а не зарабатывать!
— Чтобы что-то тратить, надо что-то получать, — пожал я плечами. — Так устроен мир.
— Я ж не дура, — обиделась Шоня. — Всё понимаю. Но это как-то… Ну, не так, как мне виделось.
— Не сплошной праздник?
— Ну… типа, да. Наоборот, я вот тут посчитала, чисто для себя — за неделю я отработала тридцать пять часов. А оттягивалась на Средке всего раз, да и то… Если завтра на работу, то особо не накидаешься. Зато в этих чёртовых борделях уже, кажется, каждую арендную давалку знаю в лицо и по размеру сисек! А уж объяснять, что я не они как запарилась! И клиентов уже видеть не могу — мудак на мудаке…
— Вот факт, да, — покивала головой Дженадин. — Почему они все уроды такие? Сначала жмутся, конечно, стесняются, но потом обязательно говно прёт.
— Вершки, что ты хочешь, — отвечает ей Зоник.
— Мы их видим не с лучшей стороны, — поясняю я. — Никто не хвастается тем, что ходит в бордель. Особенно — красивой девушке, Шонь. Это как заявление «Я лузер, я покупаю секс». Из-за этого им неловко, и они хамят. Чтобы показать, что не лузеры.
— Мне от этого должно стать легче? — мрачно спрашивает Шоня.
— Не знаю. Нет, наверное. Хочешь, передвину тебя на бои или на игры? Раз уж бордели тебе осточертели? Вообще, подумайте, может, нам ротацию устроить? Меняться профилями работы. Будет не так скучно…
— Да нет, прем, — отмахивается рыжая, — думаю, везде один хрен. Не в этом же дело.
— А в чём, Шонь?
— Почему работы больше, чем веселья? Настолько больше? Это, блин, фигня ж какая-то!
Все одобрительно закивали, только Кери смотрит на них удивлённо, а Лирания на меня — торжествующе.
Я в растерянности. Как объяснить им, что мир устроен именно так и никогда не был другим? Они не читали книгу про «кормиться от трудов своих, есть хлеб в поте лица своего, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят». Они не были изгнаны из врат Эдемских. Им просто стало скучно, и они ушли.
— Шоня, — сказал я печально, — если бы ты арендовалась, то веселилась бы год на десять лет работы. Сейчас у тебя условия лучше.
— Если бы я арендовалась, то веселье составляло бы сто процентов моей жизни, — встряла Колбочка, ― а не… Сколько ты там насчитала, Шонь?
— Два к тридцати пяти. В процентах это…
— Четырнадцать примерно, — сказал Кери.
— В общем, какая-то фигня со всем этим, прем, — вздохнула Шоня.
— Так уж устроен мир, — ответил я.
— Говённо он устроен!
На этой радостной ноте наши посиделки и закончились. Хреновый вышел тим-билдинг. Все расползлись по комнатам с рожами кислыми и недовольными, и взгляды, которые они кидали на меня на прощание, далеки от восхищённых моей руководительской мудростью. Может, права Костлявая — надо сразу в морду?
***
— Братик, ты всё равно самый лучший! — утешает меня Нагма. — А они дураки дурацкие. Всё у них есть, а они недовольны. Их бы в кыштак на годик, коз подоить…
— Я не знаю, как им это объяснить, — жалуюсь я. — Просто не нахожу слов.
— Ерунда, ты отлично объясняешь. Я же всё поняла? Просто они тупят.
— Им никто не говорил, как устроена жизнь. У тебя была мама, которая научила тебя всему, а у них никого не было. Чтобы они меня поняли, им надо столько всего объяснить, что у меня язык сотрётся.
— Тогда просто скажи, чтобы делали, как ты велел. Ты же главный!
— Это работает до какого-то предела, колбаса. Потом они просто откажутся подчиняться. И этот предел уже близок.
— Тогда заставь их!
— Как? Не могу же я побить, например, Шоню?
— Ну как так? — вздыхает Нагма. — Ведь это им же самим нужно!
— Они не знают, что им нужно, солнышко. Чтобы понимать, что тебе нужно, надо знать, что вообще есть. Из чего можно выбирать. А они не знают совсем ничего. Ты, прожив десять лет в кыштаке, моментально адаптировалась в чужом мире. Они, прожив по пятнадцать-шестнадцать, не могут адаптироваться в своём. Их просто никто не готовил к жизни. Они не собирались жить.
— А ты их заставил, — кивнула понимающе Нагма. — И они на тебя обижаются.
— Да, ватрушка, именно так. Ты умница и всё правильно понимаешь.
Нагма — чудесный ребёнок. Мы проболтали с ней до вечера, обсудили кучу всего, и нам не было друг с другом скучно. Я успокоился и решил, что чёрт с ними со всеми. Перед своей совестью и Мирозданием я отвечаю за Нагму, и только за неё. Остальное — как получится и если получится. Решит моя корпа прислать чёрную метку с надписью «Низложен» — так тому и быть. Я уже не совсем новичок в этом мире, не пропаду. Мне ещё Дмитрия вытаскивать.
Права Костлявая, эти ребята — просто балласт неблагодарный. И всё равно, отчего-то очень грустно. Дурацкий возраст.
***
Когда Нагма поужинала, помылась, почистила зубы, натянула «фубольку» и улеглась в свою кровать, а я пристроился рядом, чтобы она спокойно уснула, неожиданно сработал коммуникатор.
«Немедленно валите оттуда! — написала Костлявая. — Вас кто-то сдал. Боевая группа северных выезжает».
«А вы что?» — напечатал я в ответ.
«Против клана не впишемся. Свои не поймут. Бегите, у вас минут пятнадцать, не больше».
— Нагма, вставай!
— Что случилось, братик? — недовольно сморщила нос уже начавшая задрёмывать девочка.
— Быстро одевайся, кидай вещи в сумку, мы уходим.
— Но…
— Все вопросы потом.
Нагма умничка — тут же вскочила и помчалась одеваться.
— Еды какой-нибудь возьми! — крикнул я ей, выскакивая в коридор.
— Шуздры, па-а-адъём! — заорал я своим лучшим казарменным голосом. — Тревога!
— Что такое? — первым высунулся в дверь неугомонный Зоник.
