Мы с Колбочкой подхватили Лиранию и заковыляли вглубь тоннеля. Наощупь, нащупывая ногами рельсы, стараясь не шуметь и не переломать ноги на бетонных шпалах.
— Идём до следующей станции, — сказал я тихо, когда мы отошли подальше. — Попробуем вылезти там.
— А если не получится?
— Тогда придумаем что-нибудь ещё. Тащи давай.
Тоннель закончился не станцией, а мостом. Он когда-то был крытым, но сейчас арочный тонкий свод состоит в основном из дыр, через которые льётся на ржавые рельсы дождь.
— Надо же, влило! — удивляется Колбочка. — Что будем делать?
— На мосту мы как на ладони, — сказал я недовольно. — Давайте поищем, где отсидеться.
В небе полыхнуло, гром грянул так, что мост содрогнулся, ливень зашумел с новой силой.
— Смотри, можно подняться наверх! — дёрнула меня за рукав Колбочка, показывая на лестницу. — Там кусок крыши цел.
— Бегом, — согласился я.
В небе снова сверкнуло, ударил гром. Пока мы протащили Лиранию два длинных пролёта вверх, выбравшись на второй пешеходный ярус моста, промокли до нитки. Правда, здесь действительно цела кровля и не льёт. Вымотались так, что с облегчением уложили Лиранию на пыльную пластиковую скамейку и рухнули на неё сами. Я пристроил голову девушки у себя на коленях, мы с Дженадин прижались друг к другу, постепенно пригрелись и под шум дождя уснули сидя.
***
Пробуждение не было приятным. Мало приятного в том, чтобы проснуться от пинка по щиколотке.
— Блин, Лирка, больно же! — возмутился я, осторожно высвобождая намертво затёкшее плечо от отлежавшей его Колбочки.
— О, уже утро? — забормотала она, протирая глаза.
Дождь закончился, мост заливают розовые рассветные лучи встающего из-за башен верхнего города солнышка.
— Ты! — Лирания пнула меня снова, но я успел убрать ногу. — Подонок!
— И тебе доброе утро, — ответил я, потягиваясь.
Всё тело затекло, но мне, слава ихору, шестнадцать. В пятьдесят после такой ночки меня было бы дешевле пристрелить, а тут гляньте — почти ничего не болит. Жопу только на твёрдой лавке отсидел.
— Апчхи! — присоединилась к утренним приветствиям Колбочка и шумно втянула сопли. — Апчхи! О, чёрт..
Кажется, сон в мокрой одежде не пошёл ей на пользу.
— Ты меня ударил! Сделал беспомощной! Всю облапал! Почти раздел!
— Он тебе жизнь спас, дура! Апчхи! — заявила Дженадин.
— Я не нуждаюсь в вашей помощи! Ни сейчас, ни тогда!
— Ну да, — Колбочка вытерла текущие потоком сопли рукавом, — ты бы справилась. Спереди, может, порвалась бы, но сзади-то точно справилась!
— Я. Вас. Ненавижу. — сказала Лирания. — А ты такая же тварь, как все. Насильник и урод.
Я встал, и примирительно коснулся её плеча:
— Прости, так вышло…
Она выбросила в мою строну руку с зажатой в ней коробочкой, и меня скрутило от непереносимой боли. В глазах полыхнул белый свет, и я повалился на грязный пол.
— НИКТО! НЕ СМЕЕТ! МЕНЯ! ТРОГАТЬ! — закричала она и пнула меня ногой.
— НИКТО! НИКТО! НИКТО! — она пинала меня от души, но я почти не чувствовал, меня крутило от более сильной, ослепительной боли, которая выкручивала моё тело, как тряпку, не оставив ни единого нерва, который не заходился бы в агонии.
— Прекрати, сука! — врезавшаяся в неё с разгона Колбочка чуть не сбила девушку с ног, но та ловко восстановила равновесие, секунду раздумывала, а не врезать ли и ей, но не стала.
Развернулась и ушла. Сначала вниз, а потом по мосту вдаль.
То, что она сумела пробить мне по яйцам, как заправская футболистка, я понял уже позже, когда меня отпустило. Одно отпустило, другое накатило. Сука, больно-то как!
— Эй, не рыдай, жить буду, — сказал я плачущей надо мной Колбочке. — Хотя насчёт качества жизни теперь не уверен.
— Она тебя искалечила? Что болит? — задёргалась, перемежая сопли чиханием девушка.
— Что болит, того у тебя нет, — сказал я, пытаясь встать.
— Ох, бедный… Давай, помогу. Обопрись на меня, вот так…
— Блин, Дженадин, у тебя температура! — сказал я, обняв девушку.
— Ничего, пойдём, пойдём, тут не очень далеко.
Я сначала ковылял, расставив ноги, но потом расходился. Может быть, в моей жизни и останутся некоторые радости. Сообразил, что всё ещё тащу в рюкзаке тяжёлый и неудобный комбик. Некоторое время боролся с соблазном мстительно скинуть его вниз с моста, но потом передумал — всё-таки пятнадцать токов. Кери сделает из него мегафон для массовой агитации в корпе «Шустрилы». После того, как я этому Кери морду разобью, конечно.
Одарил я нас названием, блин.
***
На моей кровати спят, раскинувшись, как две морские звезды, Нагма и Онька. Мне места не осталось, но я спать не хочу. Взбодрила меня Лирания с утра. Проводил Колбочку до её комнаты, но внутрь она меня не пустила — смутилась, сказала, что не убрано. У неё начался кашель, температура явно повышена. Жаль, померить нечем.
— Как ты себя чувствуешь, Дженадин?
— Не волнуйся, отлежусь… — сказала она слабым голосом.
— Не нравится мне это. Где тут у вас ближайшая аптека?
— Ближайшая что?
— Аптека. Место, где берут лекарства.
— Какие ещё лекарства?
— Что вы делаете, если кто-то заболеет?
— Лежим и выздоравливаем. Дышкой ещё можно вмазаться, если что-то болит.
— А если болезнь тяжёлая?
— Тогда в клинический пункт надо. Но это если уже совсем край, потому что там и разобрать могут.
— Разобрать?
— Ну, для пересадки. Вершки не любят имплы.
— Дичь какая-то, — поразился я. — Ты уверена?
— Так говорят. Если, мол, в клинику попал, то либо выйдешь с таким долгом, что аренда вырастет лет на пять, либо вообще не выйдешь. Может, брешут, конечно, но я бы не стала проверять. Да не бойся ты, это просто простуда. Посплю и всё пройдёт. Сам-то как? Не отшибла тебе Лирка хозяйство?
— Выздоравливай, проверим.
Колбочка приоткрыла дверь своей комнаты, ловко просочилась в щель, не давая мне возможности заглянуть, и закрыла перед моим носом. Нашла чего стесняться, можно подумать, я подросткового бардака не видал.
