— Долгами? — удивилась Змеямба.
— Там была строгая система денежных вычетов, и девушки часто оказывались должны администрации: за алкоголь, или наркотики, или лекарства. Всё это вычиталось из их заработка, причём по очень завышенной цене. Кроме того, некоторые девушки попадали туда для «отработки долгов» криминалу, и все их деньги уходили тем, кто сдал их в бордель. Это жестокая система, Зме.
— Понимаю, прости.
— Так вот, её привезли ночью и сразу вызвали меня. Совсем юная девушка была жестоко избита и ещё более жестоко изнасилована. Воздержусь от медицинских подробностей, но от её репродуктивной системы мало что осталось. Ещё немного и она умерла бы от кровотечения. Её зафиксировали ремнями для буйных и строго-настрого запретили отвязывать, потому что она склонна к суициду. Меня предупредили — если девушка умрёт, я об этом пожалею. Тот, кто её привёз, с ней ещё не закончил. Это был серьёзный вызов моим медицинским умениям, но я справился. Остановил кровотечение, зашил то, что можно было зашить, залечил то, что залечивалось, убрал воспаление. К сожалению, бордель — не больница, рубцевание тканей сделало её бесплодной, но её это не волновало. Она не собиралась рожать. Она и жить-то не собиралась. Её нельзя было отвязать даже для посещения туалета, девушка так настойчиво и изобретательно пыталась себя убить, что её пришлось держать на транквилизаторах, что само по себе проблема.
— Если тебе тяжело рассказывать… — начала Змеямба.
— Тяжело не рассказывать, тяжело вспоминать. Но я всё же закончу. Её отец чем-то очень сильно досадил одному из криминальных боссов. Не знаю, чем — потому что она тоже не знала. Её семью показательно убили, над ней жестоко надругались, она чуть не умерла, но они на этом не закончили. Бордель оказался ближайшем местом, где ей могли оказать медицинскую помощь, не задавая вопросов. И я оказал. Теперь ей предстояло пройти это всё снова. Я не смог отвернуться и забыть, как отворачивался и забывал не раз.
— Она была красавицей, твоя жена, — тихо сказала Змеямба.
— Ты опять догадалась, да?
— Мы не были так уж хорошо знакомы, но я всегда чувствовала в ней надлом.
— Я тянул время как мог. Преувеличивал последствия, давал возможность восстановиться, но она не хотела выздоравливать и вообще жить. Когда я сказал, что вытащу её — она мне не поверила, и была, в общем, права — я понятия не имел, как это сделать. Но мне повезло — в бордель явился Слон.
— Слон? Наш Слон? — удивилась Змеямба.
— Да. Мы с ним знакомы со школы, на самом деле. Не то чтобы дружили — он был на два класса старше, — но входили в одну компанию. Он там, разумеется, верховодил…
—Ещё бы! — сказала Зме.
— Потом он поступил в военное училище, я закончил школу и пошёл в мед, мы несколько раз пересекались, пару раз выпивали. Потом он уехал куда-то воевать, сначала по контракту, потом наёмником, и мы друг друга потеряли. И вот он такой является — охранником при какой-то шишке, приехавшей оттянуться с девочками. От безнадеги я рассказал ему всё, и он неожиданно согласился помочь. Сказал, что знает место, где нас гарантированно не достанут, главное до него добраться. Слоняра горел энтузиазмом — работа охранником надоела, жопа хотела приключений, а ещё в нём открылся талант проводника, и он узнал, что есть другие миры. После этого всё меняется, сама знаешь.
— Конечно, — кивнула Змейса, — внезапно осознаешь, что не обязан жить там, где родился.
— У Слона сразу появились планы на свою команду. Его достало подчиняться чужим приказам. Опытный врач — а я уже был опытный, — с навыками военной хирургии, да ещё обязанный ему лично — это была просто находка. Так что Слон моментально всё придумал.
— О да, в этом он всегда был хорош! — подтвердила Зме.
— План накрылся мохнатой шапкой уже на первом этапе. У того говнюка, который мучил девушку, кончилось терпение, и он заявился её забрать — в любом состоянии. Она увидела его, выдернула руку из фиксатора, сломав два пальца, и, схватив со стола ножницы, распорола себе горло. К счастью, ножницами не так-то просто себя убить, артерию не задела, хотя крови было много. И тут явились мы со Слоном. Слоняра тут же свернул шею охраннику, а мне сунул нож и сказал: «Этот — твой!» Он хотел проверить, как далеко я готов зайти, но я действовал как в тумане — подошёл сзади и всадил нож в сердце. Перевязал девушке горло — чёрт, я тогда даже не знал, как её зовут! — посадил на каталку, накрыл одеялом и вывез через чёрный ход. Там нас подхватил Слон, угнавший пафосный внедорожник у своего босса.
— Да, он их обожает, — согласилась Змеямба.
— Мы свалили без документов и без копейки денег — у меня не было времени даже подняться в комнату за заначкой, — только медицинский чемоданчик прихватил. Но всё это и не понадобилось — Слон, гордый как слон, вывез нас через свой первый кросс-локус. «Вот, — говорит, — Дочище, зырь — это другой мир. И таких миров — до ипени матери. И все они принадлежат нам! В общем, не благодари — будешь должен».
— С тех пор ты ему должен?
— Мы давно в расчёте, но я не забыл. Моя будущая жена была совсем плоха. Не столько из-за горла, сколько из-за потери воли к жизни. Слон только учился быть проводником, мир, в который он нас вывез, был вымерший, помочь было некому, я старался как мог, но она умирала. Слон мотался, привозил лекарства, но не помогало. Она просто не хотела жить. И тогда я начал рисовать — просто чтобы не сдохнуть от тоски рядом с ней. Рисовал портрет за портретом, выходило паршиво, я отродясь не знал никаких художественных техник, у меня был только карандаш и пачка бумаги. Делал набросок, выходило говно, я комкал и выкидывал. Делал следующий — то же самое. Она не возражала — просто лежала, молчала и смотрела в потолок. Кормил я её почти насильно, и она за месяц не сказала мне ни слова. Но я рисовал и рисовал её лицо на подушке, по два десятка картинок в день и больше, держа в голове чёртов референс.
— Референс? — переспросила Зме.
— Я называю это так. Вижу в голове то, как должно быть, и подгоняю под это мир. Но тогда ничего не знал — просто рисовал, рисовал, пока не начало получаться. И ей стало легче. И чем больше я рисовал, тем скорее она поправлялась. Не сразу, но до меня дошло, как это работает. Когда она начала говорить — стало легче. Мы говорили часами, обо всём, я рисовал её портреты, она восстанавливалась на глазах. С тех пор так и повелось — я рисую по референсам, и они становятся реальностью.
— То есть, — дошло до Змеямбы, — ты сейчас…
— Ага. Держи, — я протянул ей портрет.
— Ты мне польстил тут, — улыбнулась она, рассматривая его, — и очень сильно.
— Вовсе нет. Просто это не сразу действует.
— О, чёрт. Не знаю, что и сказать, Док. Простого «спасибо» за такое явно недостаточно, но у меня нет ничего, кроме моей стареющей тушки, а она и так в твоём распоряжении.
