Еще утрет Джею нос и докажет, что сам по себе может много.
Но первым, что Хаук увидел на долгожданной поверхности, стала его собственная фляга. Она мелькнула в воздухе размытым пятном и упала точно в подставленные руки.
—До заката осталось чуть больше часа. Поделись дальнейшими планами?— холодно поинтересовался Джей, разом сделав недра тоннелей куда привлекательней.
—Э… Ну…
—Ты не спеши. Попей водички, отдышись.
Хаук вздохнул, все же сделал глоток из свалившейся «с неба» фляги и тяжело опустился на камень рядом с учителем:
—Совсем провал?
—Угу. Хотя из тоннелей выбрался сам, молодец. Вопросы появились?
—Угу.
—Вернемся — задашь.
—Угу…
—Ты мне скажи лучше, почему не вышел через вход?
—Не понял?
—Ты провалился сквозь один из входов в тоннели, созданный многоножками. Другими словами: сквозь мембрану, «открывающуюся» при достаточном давлении. Такие штуки работают в обе стороны, ты должен был читать об этом. Да даже если пропустил — догадаться легко. При этом летать многоножки не умеют: чтобы пройти через такую дверь, им тоже нужна опора. Нужна опора и самой мембране — она же на чем-то держится, а не висит в воздухе. То есть ты упал с небольшой высоты и вокруг тебя были скалы — своды пещеры. Почему ты не поднялся и не попытался выйти, как вошел? Ты же высотник, Хаук. Не центр, не искатель, не кто-то еще. Ты — высотник. И мыслить должен как высотник.
Хаук промолчал. Только качнул головой, показывая, что у него нет ответа на этот вопрос. Тогда, когда исчез дневной свет, он даже не задумался о том, что мог бы подняться и попробовать снова открыть проход. Но Джей все же решил добить:
—Вместо понтов перед имперской мелкотой лучше б включал голову, Хаук. Пошли. Привал окончен.
Фляга надсадно скрипнула под слишком сильно сжатыми пальцами, но Хаук уже научился молчать на такие выпады. Да и получил по заслугам, чего уж.
—Ты… разочарован?— Этого вопроса он вообще боялся. Ответа на него — еще больше. Но тогда, казалось бы, вечность назад, Джей поставил единственное условие прежде, чем окончательно согласиться брать ученика. Ультиматум: открытость и честность.
Если Хаук устал или боится чего-то — он должен признаться. Волнуется — сказать. Недоволен или не понимает — объяснить. И все в таком духе. Тогда Хаук согласился со скрипом, да и не раз успел нарушить данное слово. Но иногда, как сейчас, то условие настойчиво вертелось в голове, и Хаук пересиливал себя. Спрашивал. Говорил.
Что-то внутри него чуяло в этом необходимость.
А Джей всегда отвечал серьезно и точно так же прямо. Не позволял себе даже тени насмешки, как бы глупо ни звучал вопрос.
—Разочарован? Чушь. Я недоволен, Хаук. Ты можешь лучше. На следующий заход задание то же, повторять его и показывать снова я не буду. Но надеюсь, вопросы у тебя появились по делу. Стань, наконец, серьезнее: это не забавная игра для городских. Пока не вырежешь из себя всех старых привычек — контролируй каждый свой шаг и каждое действие. Сомневайся, Хаук. Всегда сомневайся, всегда обоснуй свой выбор — новичку полезно. Это ясно?
—Яснее некуда,— вздохнул Хаук и сунул свободные руки в карманы. Вещи Джей не отдал: только флягу и брикет сухпайка.— Расскажи про чутье? Я в одном из тоннелей, кажись, нашел в себе эту штуку…
Часть 4
Про чутье Джей рассказывать не стал. Опять. Все, чего Хаук добился,— довольного фырканья:
—Сам расскажешь — сдашь первый экзамен!
Что-то такое Джей говорил и в прошлый раз. И еще раньше. Сколько бы Хаук ни спрашивал и как бы ни формулировал вопрос, все упиралось в одно: природу неведомого чутья придется объяснять себе самостоятельно. Должно быть, эту штуку каждый понимает по-своему. А поиск этого понимания — как раз и есть основная задача каньона.
Хаук вздохнул и широко зевнул. Мерный ход «летучки» усыплял, мышцы наливались свинцом, глаза слипались, голова тяжелела. Стоило пересечь черту купола, как усталость навалилась с утроенной силой, подкатила дурнотой, застила мысли непроницаемым белым туманом. Хаук чувствовал себя куклой, за ниточки которой дергал Джей. И, должно быть, все-таки отрубился.
Глаза он открыл уже в ванной.
Вода окутывала приятным теплом, непривычно преломляла очертания тела, окрашивая в зеленый. Но всё портил проклятый отвратительный стыд. Второй раз! Уже второй раз Хаук отрубается и в себя приходит вот так вот, в номере, на всем готовеньком, будто последняя размазня! Какого черта?! И каждый раз его поднимают одни и те же руки, помогают, не потому что он просит, а потому что нуждается в этой помощи, несмотря на собственное упрямое, детское отрицание. Помогают всегда искренне, без дураков — такое не подделать. Должно быть, именно это имел в виду Кас, когда говорил, что Хаук скоро поймет, кто такой учитель.
Только как принять такую заботу?
И… чем за нее платить? Успехами в учебе? Так Хаук уже провалился. Позорно. С треском. А чем-то еще можно?
Хаук вздохнул и зачерпнул в горсть зеленоватой воды. Больше всего она походила на дешевую подслащенную газировку из баров, только пахла совсем по-другому.
—Не советую это пить,— подал голос Джей, будто прочитал мысли. Судя по всему, он так и просидел все это время в ожидании, пока Хаук очнется.— Вкус мерзкий, да и траванешься с непривычки.
—Ты что-то добавил в воду?
—Соль. Сам понимаешь — не пищевую. Она лучше всего выводит всякую дрянь.
—Это какую? Я что-то подцепил в подземке?
—Нет. Это по-прежнему пустынка. Она есть всегда, пока ты за куполом. Влияет, по-своему отравляет организм, но и по-своему помогает. Штука в том, что ты гораздо сильнее почувствовал усталость, как только оказался в городе, верно? Вон, отрубился почти сразу, пришлось ловить. Купол просто отсек «поддержку». Это не первый раз, но сейчас ты должен, наконец, заметить.
—Ни черта не понял,— буркнул Хаук, снова зачерпывая и выливая воду.— В прошлый раз мне, конечно, было хреново. Но по-другому. А в Брайт — так вообще нормально пришли.
—Чем больше вокруг тебя живого, тем слабее «допинг». В Брайт ты шел в толпе, разумеется, ничего не почувствовал. А с Плато мы возвращались вместе с караваном. Пока дошли до купола, тебя уже отпустило. Да и «синдром первопроходца» все перебил. Готов поспорить, тебя скорее мучали ужастики подземелья, память, зов. Страх вернуться, его вечная борьба с желанием вновь оказаться в Пустоши. Это нормально. За десяток-другой походов твой организм привыкнет к перепадам, будешь меньше уставать. Где-то через год перестанешь чувствовать вовсе, тогда и станешь «внешним».
—А до этого буду вот так отрубаться? А как же походный купол? Ты говорил, он мини-версия городского.
—Походный купол открыт снизу, он просто уменьшает влияние. А отрубаться, ну… Как повезет. Поначалу с каждым разом будет хуже, потом — наоборот. В любом случае, отдыхаешь два дня. Будет тошнить — не пытайся сдержаться. Каждый переносит по-своему. Каса вот, действительно, первый месяц наизнанку выворачивало. А на меня не действовало вообще. Ты городской, тебе сложнее. Если совсем тяжело станет — скажешь. Сейчас выспишься — завтра разберем твои похождения, и будешь зубрить теорию. Вернемся к карте мира, начнем систему знаков. А сейчас вылезай, поешь — хоть через силу — и спать.
