Оставив Шурина иВаряга обдумывать услышанное, я развернулся на сто восемьдесят градусов и быстрым шагом удалился. У меня нет времени возиться с колеблющимися и нерешительными. Уж лучше совсем без них, чем подстраиваться под каждого отстающего и убеждать его в необходимости следующего шага.
* * *
Гулкое эхо моих шагов разносилось по всему подъезду. Подъезду, где я ниразу в своей жизни не был, но все равно знал каждую ступеньку, каждую трещинку в побелке и каждую неровность на перилах. А все дело в том, что именно здесь последние двенадцать лет прожил Роман Краснов. Старшина, погибший вместе со мной на безымянном пустыре, противостоя нашествию неживой орды.
Воспоминания мертвеца широким потоком лились в мой разум, распихивая остальные мысли, и яв некоторые моменты даже переставал ощущать себя собой. Дух павшего бойца словно бы завладевал моим телом. Но это наваждение быстро рассеялось, не успев меня по-настоящему встревожить.
Игнорируя лифт, я свернул на лестницу. Роман считал, что до третьего этажа незазорно и пройтись. Поэтому всегда использовал для подъема собственные ноги, а нечудо инженерной мысли. Когда я проходил мимо почтовых ящиков, то несмог устоять против чужой привычки и заглянул внутрь. Ну, конечно! Как я идумал… Лиза опять почту не чаще раза в месяц проверяет. Сколько я сней воевал по этому поводу, а ейвсё…
«Так, стоп!»— резко оборвал я себя.— «Держим дистанцию, не растворяемся в памяти куклы. А тоодному богу известно, чем это для меня обернется в дальнейшем…»
Остановившись напротив до боли знакомой двери, я без колебаний вдавил кнопку звонка. У меня складывалось впечатление, будто покойный Роман испытывал некое подобие предвкушения перед встречей со своей семьей. И хоть я осознавал, что это невозможно, ведь у мертвого не может быть никаких чувств и желаний, фантомное нетерпение мне словно бы передавалось по ментальной связи.
Из квартиры донеслись звуки негромкой возни. Кто-то явно подошел сейчас к двери, внимательно рассматривал меня в глазок, но неспешил отпирать.
—Вы ккому?— прозвучал наконец приглушенный преградой женственный голос.
—К солнцу своему,— непрошено вырвалось у меня.
Я сразу же прикусил язык, понимая, насколько неуместна была эта фраза, но слово, как говориться, не воробей. Всякий раз, когда Роман задерживался на работе или дежурстве, его супруга устраивала такую своеобразную игру. Лизавета делала вид, будто муж так долго отсутствовал, что она уже успела позабыть, как он выглядел. Покойный старшина тоже активно принимал участие в становлении этой маленькой семейной традиции, а потому выдумал несколько десятков рифмованных ответов на все возможные вопросы жены. Собственно, один из этих вариантов я сейчас и выдал…
—Ч-что вы сказали?!— то ликрайне озадачено, то лислегка испуганно отозвались с той стороны двери.
—Простите, Лиза,— повинился я,— мой язык опередил мысли. Меня зовут Юрий Жарский, я изинквизиции. Мне бы хотелось с вами поговорить.
Прекрасно зная непростой характер супруги Краснова, я готовился к тому, что женщина меня пошлет на три советские и даже в глаза не взглянет. Но все оказалось иначе. Звякнула цепочка, пару раз клацнул механизм замка и скрипнула поворотная пружина нажимной ручки.
—Откуда… вы знаете?— высунулось в подъезд круглощекое, но донельзя миловидное лицо Лизаветы.
—Я все вам расскажу, только не налестничной клетке, идет?— без лишних уточнений понял я жену Романа.
Судорожно кивнув, дамочка посторонилась, впуская меня в жилище, а потом заперла за мной дверь.
—Чаю, кофе?— явственно нервничая спросила она, пока я разувался.
—Крепкий чай с медом и лимоном, если можно,— ответил я изаметил, как каменеет лицо женщины.
Да, понимаю. Это совсем низкий прием — требовать у вдовы напиток, который по десять раз на дню пил ее покойный муж. Однако я пришел сюда с вполне конкретной целью, а потому должен показать, что знаю Романа лучше, чем кто бы тони было.
—Ксюша дома?— спросил я ухозяйки, пока она хлопотала на кухне.
—Да что за…
Лизавета дернулась и порывисто развернулась ко мне, вероятно, намереваясь потребовать объяснить мою осведомленность об ихсемье. Но еепрервало появление худенькой темноволосой девочки, которая вбежала на кухню и тут же обмерла, завидев меня.
—Мам, а можно я… ой… здравствуйте.
—Привет, Ксю,— тепло улыбнулся я дочери старшины.— Надо же, как ты выросла за эти полгода.
—Э-э-э…а вы… м-м-м… я… ну-у-у… наверное. Спасибо…
На гладкое личико школьницы, почти такое же кукольное и выразительное, как и уее матери, наползла тень замешательства. Она не понимала, откуда этот здоровенный бугай, неожиданно нагрянувший к ним в дом, знает ее. А вот уЛизаветы, кажется, начали зарождаться некоторые подозрения на мой счет.
—Вы все-таки сделали это?!— зло прошипела женщина.— Я жезапретила! Запретила тревожить его могилу! Да как вы могли…
Я всего лишь повернул голову в сторону вдовы, а она замолчала так резко, словно ей кляп в рот заколотили. Мрачные отражения другой стороны бытия, неспешно перекатывающиеся в глубине моих глаз, пугали и тревожили людей. Они не осознавали в полной мере, что именно видят, но ощущали, как это порождает в них безотчетный страх. С каждым новым днем я замечал в зеркале, как блуждающие тени в моем взгляде становились все тяжелее, резче и реалистичнее. И мне иной раз приходилось прилагать немало усилий, чтоб погасить сей черный пламень. Но пока что я неизменно оказывался сильнее и побеждал его.
—У тебя ведь день рождения был в мае, даКсю?— произнес я, игнорируя выпад хозяйки.— Десять лет, твой первый юбилей!
—Ага-а,— осторожно подтвердила девочка, смущенно заламывая тонкие пальцы.
—Я тебе сюрприз по этому случаю приготовил. Пусть немного запоздало, но все же. Возьмешь?
Ксюша явно оживилась, заслышав о подарке. Но окончательно свое стеснение и неуверенность так и несмогла побороть. Она вопросительно посмотрела на родительницу, желая получить от нее разрешение. Но пребывающая в легком ступоре Лизавета даже не заметила взгляда дочери.
—Мама не против,— заговорщицким шепотом сообщил я.— Она этот подарок давно уже одобрила.
—Ну ладно…
Школьница робко приблизилась, выглядя как пугливый, но любопытный олененок. И моя ментальная связь с еемертвым отцом задрожала подобно басовой струне.
—Вот, держи!— объявил я, вытаскивая из расположенного у моих ног рюкзака коробку, завернутую в плотную цветастую бумагу.
—А открыть можно?— глянула на меня своими большими глазами девочка.
—Не можно, а нужно!— ободрительно кивнул я, и дочка покойного старшины тут же приступила к распаковке.
Она щепетильно и аккуратно отклеивала каждый квадратик прозрачного скотча, боясь порвать красивую глянцевую бумагу. Школьница в процессе, кажется, напрочь позабыла о странном незнакомце, принесшим сей презент. Когда же она развернула упаковку и увидела, лежащий внутри графический планшет, то обмерла и затаила дыхание.
