—А теперь спокойно и по порядку,— распорядился Даурский.
Следующие десять минут Макаров как мог последовательно излагал то, что смог выяснить. И про Кононову, и про ученых, и про связь всех этих дел с Министерством обороны. И, наконец, про интернат номер сорок семь, в котором учился он сам и работала Эльвира Кононова — Хаймович.
Казалось, услышанное не произвело на Даурского никакого впечатления. Он внимательно посмотрел на Виктора и сказал то, чего он никак не ожидал услышать.
—А ты не думаешь, что это может быть простым совпадением?
—Что?— оторопел Виктор.
—В жизни очень многое происходит случайно. Ленин и Керенский не просто земляки, они учились в одной гимназии, хотя, конечно, и в разное время. Два юноши из маленького городишки на Волге фактически решают ход истории великой империи. Исходя из этого факта, ты сейчас попытался бы построить теорию заговора. А это тем не менее просто совпадение.
Виктор хрустнул пальцами, с трудом смиряя раздражение. Это было обидно. Даурский часто уходил от прямых ответов, если считал, что не может поведать правду. Но он никогда не опускался до подбрасывания своему ученику и воспитаннику палки вместо кости — дескать, грызи пока это.
—Что это был за интернат, дядя Семен?— глухо спросил Виктор.— Это же не обычная школа?
—Да, не обычная. Чтобы пристроить свое чадо в этот интернат, большие люди готовы были родину продать. А некоторые и продавали. Там растили будущую элиту. Там учились дети талантливых родителей, как шутили в СССР. Лучшие учителя, лучшие программы, лучшие перспективы по окончании. Это старое заведение. Работало еще в Советском Союзе. Если ты хочешь узнать относился ли интернат к сфере интересов спецслужб, то ответ — да. И это естественно. КГБ, а потом ФСБ, разумеется, следили за учениками. Но напрямую их контролировать им было не по зубам. Слишком большие люди держали там своих детишек.
—А я?
—Тут нужно немного пояснить. Элита, Витя, она не является наследственной. Большим людям свойственно пристраивать своих отпрысков на теплые места. Вот только случаи, когда дети могут повторить успехи родителей — крайне редки. Знаешь почему?
—Догадываюсь.
—Верно. Достигший высот папа, чаще всего зверь матерый, зубастый, злой и жесткий, крепкий на рану. Чтобы забраться на гору, он столько зверья под себя подмял. И это не обязательно глава нефтяной корпорации. Ректор университета тоже идет тем же путем. И нажравшись в своей жизни теплого мяса, напившись крови, они не желают деткам такого опыта. Они их лелеют. И детки вырастают либо плюшевыми мишками с мягким животиком, либо избалованными скотами.
—Но при чем тут…
—Притом, что в ваш интернат нельзя было попасть по блату или за деньги. Туда был жесткий отбор. У вас на курсе — у вас были курсы, а не классы, если помнишь — даже пара человек детдомовских обучались. Так вот, как сына разведчика-нелегала тебя туда пристроили по рекомендации Службы внешней разведки. Вернее, не пристроили, а пристраивали. Я, в свою очередь, словечко замолвил. Но все это ничего бы не значило, если бы у тебя не было выдающихся способностей. Но…
—Но?
—Это никакой не Форт-Брэгг. Не академия супергероев. Не тайный Принстон. Это обычный интернат с очень хорошими преподавателями. И если эта, как ее там? Эльвира? Там работала, значит, она просто очень хороший специалист. А что ей уши и нос потом подрезали — причины этого наверняка в ее следующем месте работы. Вернее — службы. Но туда лезть не надо. Это чисто человеческий совет. Гражданским не нужно лезть в дела военных, если военные сами не лезут.
—Хорошо, я тебя понял, дядя Семен.
Виктор поднялся, остановился на секунду возле «алтаря», совсем другими глазами посмотрев на фотографию.
—Я должен все обдумать,— сказал Виктор, направляясь к выходу.
В дверях они пожали друг другу руки. Макаров сел за руль, ворота неслышно скользнули в сторону, и он выехал на темную дорогу.
Сердце бешено колотилось. Прощаясь, Виктор посмотрел в глаза Даурскому. Он не соврал, что его интуиция граничила с интуицией зверя. И он увидел в глазах опекуна тревогу. Сильную тревогу.
И тревога эта касалась не безопасности Виктора из-за его дела. И даже не неожиданного признания. Она касалась чего-то совершенно другого. Чего — Виктор не знал.
И это «что-то» испугало Даурского до чертиков.
А у Макарова снова завибрировала, заскрежетала тонкая раскаленная иголка, вонзающаяся в маленький шрам на затылке, у самой границы роста волос.
Дядя Семен прокололся. Он сказал «эта, как ее там? Эльвира?» Это было «не по-Даурски». Дядя Семен не забывал имен, дат и цифр. Он слишком хотел показать незначительность информации. И это его выдало. Стареет.
На помощь его рассчитывать не стоит. Надо копать самому. Одно понятно — копать надо именно в ту сторону.
Виктор снова почесал затылок.
И улыбнулся.
27
Если бы Семен Андреевич Даурский умел паниковать, он бы занялся именно этим. Прямо сейчас, не отходя от кассы. Когда автоматические ворота закрылись за машиной Виктора и шум мотора стих, он еще минут пятнадцать стоял на крыльце, не шевелясь, как памятник самому себе из музея восковых фигур мадам Тюссо. Эта неподвижность являлась аналогом нормальной человеческой паники. Обычно его тренированный мозг находил решение в считаные доли секунды. И почти всегда это решение оказывалось верным. Иногда — единственно верным. Но не в этот раз.
Причины для паники имелись. Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Долгие годы, даже десятилетия, Даурскому удавалось тонко и незаметно держать руку на пульсе событий, не позволяя прошлому высунуть свой нос и показаться на горизонте внимания его воспитанника Виктора. Впрочем, это самое прошлое и не делало таких попыток.
И вот теперь глупое стечение обстоятельств и просчеты бывших коллег, заклятых друзей, поставили дело всей его жизни на грань провала. Самым неприятным было то, что оно, это чертово прошлое, и сейчас не особо стремилось заграбастать своей костлявой рукой его Витю. Витя сам каким-то образом нарвался на то, чего никогда не должен был встретить в своей жизни. Во всяком случае, пока его покровитель не решил бы, что настало время. Даурский искренне надеялся, что это время никогда не настанет.
Предотвратить встречу Виктора с нежелательным прошлым можно двумя способами. Помешать Вите в него вляпаться и не дать прошлому к нему приблизиться. О первом варианте можно смело забыть. Виктор не просто взрослый мужчина, с которым не прокатят методы воспитателя в детском саду. Хуже — он следователь по особо важным делам. Нарываться на неприятности — это его работа. Все его навыки и склад характера сформировались в Следственном комитете. То есть, видя проблему, он не пытался ее избежать или как-то сгладить последствия. Нет. Он решительно влезал в эту проблему по самые уши, разбирал ее на запчасти и ликвидировал. Так что, если сейчас попытаться намекнуть ему, что существуют вещи, которых ему касаться не стоит, это сработает с точностью до наоборот. Витя физически не переносит загадок. Он бросится в бой, как сорвавшийся с цепи волкодав. И чем это закончится — одному богу известно. Но вряд ли чем-то хорошим.
