Она в последнее время очень много спала.
Басаргин проводил ее взглядом. Поставил чайник на газ. Подождал, пока щелкнет замок спальни. И посмотрел на Макарова очень внимательно.
—Ты хорошо ее знаешь?— спросил он.
Макаров пожал плечами.
—Скорее, я не знаю ее совсем.
—Задам вопрос иначе. Как давно ты ее знаешь.
—Пару недель.
—Уверен?
Настал черед Виктору пристально смотреть на собеседника.
—Доктор, если вы что-то знаете, лучше скажите.
Басаргин налил себе большую кружку чая, Макаров отказался.
—Доктор, я следователь, я вижу эти уловки за километр. Вы тянете время, решаясь, говорить ли мне правду. Но какой смысл что-то от меня утаивать? Я за эти дни узнал столько, что меня уже ничем с ног не собьешь.
—Не факт,— сказал Басаргин.— Ну ладно. У меня очень хорошая зрительная память. Я умею подмечать мелкие детали, движения, слова, интонации. В работе психолога это очень важно. Ну и я, естественно, работал практически со всеми воспитанниками интерната, которые проходили по линии проекта.
—И?
—Я знаю эту девочку, несмотря на то, что она сделала глубокую пластику лица.
—И?
—Ты тоже ее знаешь.
—Да не тяните вы жилы!— взмолился Макаров.
—Это из-за нее тебе пришлось ставить второй блок.
Несколько минут Макаров не мог произнести ни слова. Казалось бы, события последней недели и информационное цунами, которое на него обрушилось, должны привести к огрублению нервных окончаний. Но на деле эти слова оказались своеобразным контрольным выстрелом в голову.
—Софья?— прохрипел наконец Макаров.
—Да.
—Но… Но ведь ее убили! Я сам видел. И Седой сказал.
—Клиническая смерть. Но у нас имелось под рукой самое совершенное оборудование. Ее вытащили с того света. И я поставил ей блок. Но, так называемый, поверхностный. Она не помнит событий того дня. У нее смазаны воспоминания обо всей учебе в интернате. Она не помнит тебя. Но она помнит две важнейшие вещи в ее жизни — брата и то, чему ее учили.
Макаров невидящим взглядом смотрел в стену, пытаясь уложить это новое знание в существующую систему своего мира. Укладывалось плохо.
—Я мог бы попытаться и ей снять блок,— предложил Басаргин.
Макаров резко мотнул головой.
—Почему?
Виктор прекратил пялиться в стену и обратил на Басаргина покрасневшие глаза.
—Она убила женщину, которая мне была дорога. Потом еще одну. Потом моего отца. Вы правда хотите, чтобы между мной и ней возникли старые чувства?
—Прости, я не подумал,— согласился доктор.
—Я не желаю ей зла,— сказал Макаров.— Точнее, я не хочу причинять ей зло своими руками. Но она — исчадие ада. Так вот пусть в своем аду и живет.
47
Недоумение.
Именно этим словом можно охарактеризовать то состояние, которое испытал Макаров, ступив под своды Следственного комитета. Он шел сюда как советский парламентер в ставку Гитлера. Готовый ко всему. В том числе, расстаться со свободой, а то и жизнью.
В полушаге позади него следовала Ольга, натянутая, как струна. Ее инстинкты кричали ей во весь голос, что отсюда надо бежать. Ее инстинкты запрещали совать голову в петлю. А еще ее инстинкты требовали бить на поражение и опережение, когда тебе грозит опасность. А теперь ей пришлось эти самые инстинкты отключить усилием воли. Но они не желали отключаться полностью и теперь копошились и подвывали, как дикие кошки в сумке зверолова.
В здании было шумно, по коридорам сновали люди, причем перемещались они гораздо быстрее и суетливее, чем обычно. Дежурный на вахте козырнул Макарову, мельком глянув на документы, и уставился в телевизор. Мимо чуть не галопом пронесся Серега Носов. Он кивнул Макарову, подмигнул Ольге и побежал дальше. Что происходит?
Носов вдруг остановился и крикнул:
—Макар, тебя Вася-Вася второй день ищет, на говно уже весь изошел. Дуй сначала к нему.
Вася-Вася ищет? Что за черт? Его арестовали, он совершил побег из-под конвоя. Его должны не искать, а ловить!
—Ты что-нибудь понимаешь?— спросил Виктор у Ольги.
Так он для себя постановил ее называть. Никакой Софьи нет. Ее убили почти двадцать лет назад.
Ольга только развела руками.
—Зайдем вместе,— предложил Макаров.— Возможно, он захочет отчет по делу ученых.
Он едва не добавил «которых ты убила», но удержался.
Полковник Васильев выглядел взъерошенным, что-то лихорадочно печатал. На стене вполголоса бубнила плазменная панель, которую Вася-Вася включал только в исключительных случаях.
—А-а-а! Беглец нашелся! Ну слава богу. Я уже думал, что в твоем кабинете еще один стол освободился. Везучий, черт.
—Василий Романович, что происходит?— взмолился Макаров.— Я ничего не понимаю.
—А происходит какая-то контрреволюция, парень,— «объяснил» Васильев.— Враг в наших рядах окопался.
—То есть?
—А ты не знаешь?— насторожился Васильев.
—Ни сном ни духом.
—Что-то ты темнишь, дружок,— Васильев прищурился.— Каким же образом ты сбежал от Снежковой?
—Это я его вытащила,— неожиданно сказала Ольга.
Мужчины дружно посмотрели на нее.
—Мы работали по нашему делу об ученых. Выяснили, что опасность грозит еще одному. На стройке лаборатории вступили в схватку с киллером. В схватке тот был убит. Но мы решили, что опасность не устранена. Я повезла Данишевича по указанному им адресу. Макаров сообщил его Снежковой. После чего, когда я оттуда уехала, а Макаров остался, на дом было совершено нападение. Данишевич убит. А Макаров арестован. Я сложила два и два и поняла, что Макарова будут устранять.
—Складно,— согласился Васильев.
—Макарова официально переправляли в СИЗО, но я, по своим каналам, выяснила, что его там не ждут. Вряд ли конвой замешан, скорее всего, их тоже приговорили. Но я успела первой. И увезла Макарова на его конспиративную квартиру.
—Почему не сказала никому из наших?
—А откуда мне знать, кто тут ваши? Я же прикомандированная, ваших раскладов не знаю.
—Да, дела,— Васильев даже закашлялся.— Ладно, это терпит. Разберемся, когда круговерть уляжется.
—А что за круговерть?
Васильев взъерошил остатки волос.
—Да черт-те что творится.
—Из ОСБ поступила информация, что Снежкова связана с некой преступной группировкой. Начали отслеживать. Вычислили по телефону. Нашли. За городом в старом карьере. Ее и еще троих мужиков. Похоже на криминальную разборку девяностых.
