—Зарубили идею?— так же серьезно поинтересовался опер.
—Пограничники воспротивились. Типа, у них монополия на образ человека с собакой.
—Завидуют славе,— покачал головой опер.
Виктор обожал такой юмор, когда люди хохмят с каменным выражением лица. Но времени на это сейчас не было.
—Еще есть что?
Опер снова пожал плечами.
—Там ваши занимаются. Я так, чисто компанию поддержать и за пивом сбегать. Что могу сказать? Замочили не здесь…
—Почему?
—Так горло перерезано, а крови две ложки.
—Горло перерезано?— удивился Виктор.
—Ну, это ваши решать будут, перерезано или чего,— не купился опер.— Рана на горле есть. Так что сюда ее привезли. Но уложили аккуратно, не сбросили с горки. Что-то, видать, этим показать хотели.
—В Следственный комитет пойти не думал?— спросил Виктор, приятно удивленный толковостью выводов молодого оперативника.
—Не-а,— отмахнулся тот.— Мне на земле интересней. Взятки брать, таджиков трясти, коммерсов крышевать…
—У нас взятки больше.
—Так ваших и сажают на дольше.
Виктор и опер встретились взглядами, несколько секунд смотрели друг на друга, а потом дружно усмехнулись. Разумеется, беззвучно. Чувства у них давно притупились, но не до такой степени, чтобы в голос ржать рядом с мертвым телом. Виктор кивнул парню, вздохнул, выгоняя улыбку из глаз, и двинулся к товарищам.
Убитая лежала на спине, запрокинув голову, словно демонстрируя свое горло, перечеркнутое раной. Было в этой позе что-то непристойное, стыдно-сексуальное. Одежда девушки в порядке, даже блузка на груди не расстегнута и юбка офисной длины натянута до коленей. Ноги вместе, левая рука покоилась на груди, правая вытянута за голову.
Виктор ощутил внезапный укол злости. Убийца не просто избавился от тела, а использовал его в какой-то паскудной, омерзительной инсталляции.
Носов увидел подходящего товарища и поднялся ему навстречу.
Макаров одними глазами задал немой вопрос.
—Наш клиент,— кивнул Носов.— Сто процентов. Скрипач.
«Скрипачом» серийного убийцу назвал именно Макаров. Маньяк душил девушек чем-то тонким и прочным, чем-то вроде струны. Орудие убийства резало кожу жертв, а в одном случае даже перерезало гортань. Из-за этого экспертам пришлось поломать голову, чтобы записать причину смерти. Носов считал, что негодяй использует гарроту — излюбленное оружие тайных убийц итальянской мафии в США. Но прижилось именно прозвище «Скрипач». Так его звали и в официальных документах.
—Удушение с помощью тонкого прочного предмета,— пояснила Ирочка.— Повреждение кожных покровов с обильным кровотечением. Отрезан мизинец правой руки. Все, как в предыдущих случаях. Видимых признаков изнасилования нет. Положение тела соответствует предыдущим случаям.
—Я ж говорю — наш клиент,— добавил Носов.
Из-за забора снова раздался «Полет валькирий», отчего-то неприятно царапнув по ушам. Виктор присел возле тела.
—Все, как обычно,— сказала Ирочка.
Виктор покачал головой.
—Не все.
—В смысле?— не понял Носов.
Макаров показал на руку погибшей.
—Скрипач отрезал мизинец еще живым девушкам. А этой уже после смерти.
—Ну, это нам эксперт скажет,— недоверчиво возразил Носов.
—Угу,— кивнул Макаров.— И подтвердит мои слова. Рана чистая, ни сгустков крови, ни воспаления тканей.
—Забыл отрезать, а потом вспомнил?— предположила Ирочка.
—Может быть. Имя жертвы, разумеется, неизвестно?
—Как раз известно. У нее паспорт в кармане был. Эльвира Кононова, восемьдесят первого года рождения. Замужем. Адрес имеется.
—Ого,— удивился Виктор.— А свою визитную карточку Скрипач нам на этот раз не оставил?
Что-то не нравилось Виктору в положении тела мертвой Эльвиры Кононовой. О неестественности его говорить было трудно. Наоборот, оно казалось слишком естественным. До того естественным, что выглядело искусственным. А все, что на месте преступления выглядит искусственным, должно рассматриваться в первую очередь и очень пристально.
Виктор проследил взглядом за вытянутой рукой погибшей. Но если она на что-то и указывала, то Виктор не мог понять на что. В том направлении не было ничего. Разве что на заборе висела какая-то старая афиша, которую молодняк уже разукрасил своими наскальными вензелями с бессмысленным набором букв и цифр какого-то безумного начертания.
«Полет валькирий» прозвучал в очередной раз…
—…Витя! Витя! Что с тобой? Витя!
Макаров вздрогнул и увидел перед глазами примятую траву и старые, прошлогодние еще, листья. Он чертыхнулся и сел. Тонкая пульсирующая боль, словно раскаленная проволочка, звенела в маленьком шраме на затылке, у самой границы роста волос. Что-то влажное дрожало на верхней губе. Соплю, что ли, пустил? Виктор провел рукой под носом. На ладони осталось кровавое пятно. Кажется, он на секунду потерял сознание?
—Все нормально,— буркнул он, поднимаясь на ноги.
Его чуть качнуло, но голова была ясной. Только мир вокруг немного поблек, как обычно бывает перед и сразу после обморока.
—Говорил я тебе — кабаки и бабы доведут до цугундера!— немного нервно хохотнул Носов.— Ну, ты чего, в норме? Может, таблетку какую? Или «Скорую»?
—Не надо ничего,— с досадой отмахнулся Виктор.— Давайте тут, завершайте процедуры. Я пойду, прошвырнусь, побеседую с местным населением.
—Вообще-то это работа оперов,— пожал плечами Носов.
—Ты Васю-Васю, что ли, подсиживаешь?— приподнял бровь Макаров.— Это же его текст.
—Точно, пришел в себя,— хохотнул Носов.— Язва!
—Давайте, я с вами!— предложила Ирочка, глядя на Макарова преданными глазами.
—Спасибо, не нужно. Сереге помощь нужнее, он без тебя не справится.
Виктор отвернулся и начал взбираться по склону к аллее, на ходу вытирая платком кровь из носа. Настроение упало на ноль. Неужели ко всем своим многочисленным, но тщательно скрываемым фобиям добавилась еще и неизвестная болезнь вроде падучей? Что он, институтка, чтобы при всех в обмороки падать? С другой стороны — он сегодня выдержал серьезный сексуальный марафон, начавшийся еще прошедшей ночью. Потом чертов зачет по рукопашке, где словил немало крепких ударов по голове. Все это, наложившись друг на друга, вполне могло вызвать банальное переутомление.
Успокаивая себя таким образом, Виктор выбрался на аллею. Осмотрелся, прикидывая, где можно найти потенциальных свидетелей. В дальнем конце аллеи слепой скрипач играл что-то протяжное и жалостливое. В мелодии сливались цыганские и балканские мотивы, сдобренные хорошей порцией еврейских. Скрипач искусно сочетал их, переплетая в одну причудливую тоскливую вязь.
