Не без труда я вытащил самокат из прицепа. Оценил заряд: оставалось процентов тридцать. Взбираться на холмы было тяжело, и батарея успела подсесть. Как хорошо, подумал я, что дед привез меня вчера на машине. А сейчас заряда как раз хватит, чтобы доехать до лагеря, думал я. А там… будь что будет.
Да, вот таким и было мое настроение. Будь что будет, думал я, когда осторожно протаскивал свой самокат в калитку. Даже если сейчас меня окликнет Герман, я не вернусь, думал я. Я совершенно свободен и могу делать, что хочу. И меня ждет Майя.
Но никто меня не окликнул.
Дорога была совершенно темной, но при свете луны я мог видеть светящиеся столбики на обочине. Великанские сосны высились по обе стороны, и в темноте они казались еще выше. Я укрепил телефончик на руле (рядом с белыми розами) и включил навигатор: теперь дорога была прямо передо мной, как на ладони, и зеленая стрелка гнала меня вперед.
Километров через семь я дождался поворота и свернул в правильную сторону, отметив про себя, что без выстроенного маршрута вообще проехал бы мимо. Как вы помните, Майя позаботилась, чтобы я не заблудился. Она очень предусмотрительна для девчонки, подумал я. А больше тогда ничего и не подумал.
Но вскоре ситуация изменилась. Лесная тропа, на которую надо было свернуть, была совершенно, безнадежно, бесконечно темной. Казалось, кроны сосен смыкаются там, наверху, и вокруг не было видно вообще ни черта, даже луна куда-то делась. Я попробовал ехать строго по карте. Это почти получилось. Но потом самокат несколько раз подбросило на корнях, в нем что-то угрожающе заскрипело, и пришлось остановиться.
Я посветил перед собой фонариком. Пятно света еле выхватывало из темноты мои кроссовки. Да и телефон начинал садиться. Расстроенный, я спрятал его в карман. Оставалось идти пешком еще километров пять по этой свинячьей тропе, практически вслепую.
Ничего, подумал я. Будь что будет.
Я прислонил самокат к дереву и уже решился идти, и в эту самую минуту луна ненадолго вышла из облаков и зажглась в крохотном просвете между сосен, яркая и призывная. Она как будто хотела напомнить мне о чем-то, о чем я всегда знал, только надолго забыл. А вот вчера… да, вчера ночью вдруг вспомнил.
Вспомнил, кто я.
Я волк-оборотень, который впервые услышал зов крови. И мне не нужны никакие дальнейшие объяснения.
Теперь я знал, что мне делать. Я смотрел и смотрел на луну, которая горела в небе как будто для меня одного.
«Wexen, Hexen, Silbermond»,— произнес я хрипло.
Ничего не произошло.
В кармане завибрировал телефон. Я посмотрел на экран.
«Ты здесь?» — спрашивала Майя.
Я набрал только одно слово:
«Иду».
Не дожидаясь ответа, я сунул телефон под сиденье самоката. Сорвал с себя футболку. Зашвырнул в темноту. Последним движением зачем-то схватил колючую белую розу и прижал к груди. «Wexen… Hexen… Silbermond!» — воскликнул я, и лунный луч пробил мое сердце.
В этот раз трансформация прошла даже быстрее и — как бы это сказать?— однозначнее. Мгновение — и я стоял на тропе, опираясь на все свои четыре великолепные когтистые лапы. Мой хвост был прямым, как палка, и больно хлестал меня же по бокам, если мне вдруг приходило в голову им повилять. Мне нравилось мое новое тело. Я поднял нос к луне и завыл.
Вероятно, луна ретранслировала наши песни на многие километры, как сотовая станция — радиосигнал. Потому что через минуту я услышал ответный призыв. Это был голос Майи. Я узнал бы его из тысячи.
Только теперь я понимал, о чем она поет, так же ясно, как она понимала меня. Вот странно: свою собственную песню я не смог бы передать словами так ясно, но это и не требовалось. Главное было знать, что тебя понимают. Что тебя любят и ждут и всегда рады видеть.
Об этом она и пела.
Мне стало так радостно, как никогда еще не бывало в человечьем теле. Вы никогда мне не поверите, но это именно так. Мои маленькие радости и большие обиды — эти глупые переживания вчерашнего школьника с хреновым аттестатом — испарились, как лужица воды на сковородке, а мое новое звериное счастье жгло меня изнутри. Я снова запел об этом, и мой голос звучал уверенно, как у взрослого — и то верно: я уже не был новичком. И еще: я победил Феликса, и получил самую красивую волчицу в стае, и она сама призналась мне в этом.
—Жди-дожидайся,— услышал я вдруг.
Я опустил морду и увидел в трех прыжках от себя желтые глаза Феликса.
Он снова прыгнул — и я снова увернулся. Это едва ли заняло хотя бы секунду, но в этот раз мне пришлось труднее. Тропа была неширокой, вокруг стояли деревья, и развернуться в воздухе уже не получалось — если, конечно, ты не хотел на бешеной скорости расшибить башку о ближайшую сосну. Я просто отскочил в сторону и замер.
Мы стояли нос к носу шагах в пяти друг от друга. Или враг от врага, так было бы правильнее. Однако Феликс стоял на моем пути.
—Ты не пройдешь,— сказал он тихо, но с ненавистью.— Ты мне надоел. Чертов лесник-недоучка.
Слюна капала у него из пасти. Это было не страшно, скорее противно.
—Я пройду,— сказал я.
—Тебе некуда идти. И незачем. Это я писал тебе в мессенджере.
—Ты написал «Феликс отдохнет»? Ну так и отдыхай.
Как видите, я снова стал смелым и наглым.
Он поскрипел зубами.
—Это она добавила, пока я не видел,— сказал он.
—Все равно врешь. Она только что говорила со мной.
—Это я попросил ее спеть. «Люблю, жду, чмоки-чмоки». Какая пошлость.
—Она не об этом пела,— возразил я.
—Да пошел ты… герой-любовник… нет, правда, проваливай. И отдай мне свою вялую розочку. Я передам Майке, так уж и быть.
Я тихо зарычал. Рычание у волка не слишком информативно. Оно — как молчание у людей — возникает, когда говорить больше не о чем.
Еще секунда, и я брошусь на него, знал я. Но об этом знал и он. И кто-то третий тоже знал об этом.
—Не двигайся,— сказал кто-то за спиной у Феликса.— Если двинешься — убью.
Мой друг Вик стоял там, в темноте, и снова я заметил, как красиво поблескивает его серебристая шкура в неверном свете луны. Мой друг Вик был очень быстрым, он был самым быстрым из молодых волков, пока в стае не появился я, и Феликс прекрасно знал это. И еще он знал, что Вик занимает самую опасную для него, Феликса, позицию, готовый вцепиться ему в шею сзади и сбоку, за пределами волчьего зрения, а если Феликс повернется, то ему в шею вцеплюсь я.
—Вот св-волочь,— произнес Феликс, покосившись на Вика.— Помесь финской лайки и эстонского валенка. Нашел себе русского друга? Хочешь с ним хлебать щи из одного корыта?
—Умолкни,— посоветовал Вик холодно.
—И не подумаю. Вы оба — ублюдки, полукровки. Вам вообще нет места в стае. Я предупреждал директора, но он сказал, чтобы я…— тут он притормозил, понимая, что сболтнул лишнее.— Одним словом, вы здесь не нужны. Можете убираться оба.
