—Я не хотел,— ответил Вик неслышно.— Я думал, ты вернешься в город.
—Эй, вы двое, кончайте шептаться,— велел дед. Кое-что он, кажется, понимал.— Два слабака — пара. Лучше принеси своему другу воды. Прямо сейчас. Иначе он вообще не встанет…
Дома, рассмотрев несчастного Вика вблизи, дед остался недоволен.
—Давление на нуле, да еще и бледный, как смерть,— оценил он, сняв с его руки тонометр.— Тебя кто так замучил?
Вик не ответил.
—Не прогоняйте меня,— попросил он вместо этого.— Они меня убьют.
—В таком виде — стопроцентно убьют. Ты же на ногах не стоишь, что на двух, что на четырех. Глупые щенки,— вдруг осерчал дед.— Что вот вы все лезете к Гройлю в логово? Вам что там, медом намазано?
Даже непонятно, к кому сейчас обращался Герман. Мы с Виком его не слушали. Мы смотрели друг на друга, и мысли в наших головах текли невеселые. Беззвучно мы обменивались этими мыслями, но сейчас я, пожалуй, не стану рассказывать, о чем они были.
—Жр-рать,— гаркнул вдруг ворон со своего холодильника.
Герман хлопнул руками по коленям.
—Вот только об этом и мечтал,— сказал он.— Специально кастрюлю борща наварил. Может, приютим еще парочку объедал с большой дороги?— Вик поднял на него тоскливые глаза, но он рассмеялся.— Да шучу я. Конечно, первое дело поесть. Второе дело — баня. Сауны не обещаю, уж извини. Все будет по-сибирски, а значит — жестко…
Никакого борща у Германа не нашлось. Но даже после куска ветчины из вакуумной упаковки Вик заметно приободрился. Потом мы загнали его в баню. Когда дед хлестал его веником, от него только искры летели. Он прятал нос в ладони, но держался.
После этих мучений мы сидели в предбаннике, а Герман прихлебывал любимое речецкое пиво.
Щеки Вика слегка порозовели. Сил у него прибавилось.
—А теперь скажи мне, кто напал на доктора,— обратился к нему дед.
Вик поглядел на него из-под мокрой челки, которая сейчас казалась темной, и его серые глаза как будто сделались еще светлее.
—Они,— сказал он.— Я там не был. Клянусь.
—Тогда откуда знаешь?
—Феликс сказал мне: хочешь быть доктором? Опасная профессия. После вчерашнего особенно. Это он так сказал.
—Разве ты хочешь быть доктором?
Вик смутился. Я потрогал свою шею. Зажившие шрамы почему-то сильно чесались.
—Хорошо,— сказал Герман.— А кстати, кем ты хочешь быть? Может, лесником? Мне было бы приятно.
Вик долго не отвечал. Его лицо пошло красными пятнами.
—Мне нельзя быть никем,— признался он вдруг.— Запрещено.
Я удивился:
—Это еще почему?
—Я должен только… наблюдать,— сказал он.— Я не должен вмешиваться. Вам не надо знать.
Возможно, это подействовала баня, но у него, кажется, развязался язык. Я даже развеселился немножко — хотя, наверно, по той же причине.
—Так ты, наверно, шведский шпион?— спросил я, посмеиваясь.— Или какой-нибудь… гренландский?
—Нет. Нет. Я не знаю. Там, где я жил… там не было Швеции. И Гренландии. Но я плохо помню.
—А что же там было?— спросил я упрямо. Редко бывало, чтобы Вик произносил сразу столько слов за одну минуту. Этим нужно было воспользоваться.
—Там было… там было светло. Всегда светло, даже ночью. Там был мой дом. Альвхейм. Так называлось это место. Я помню.
—Не знаю такого города,— сказал я разочарованно.— Это не у нас. Где-нибудь в Норвегии? Там у них, говорят, полярный день по полгода тянется…
Все это время Герман смотрел на нас и ничего не говорил. Нет: он смотрел только на Вика. Печально и задумчиво. Такого я за ним раньше не замечал. Когда я вел себя плохо, он смотрел на меня с грустью — но не так. Когда (почти всегда) я вел себя глупо, он тоже бывал задумчив — но не так.
—Вик,— сказал он.— Это твое детское имя. Как тебя звали по-настоящему?
Вик запустил пятерню в свои мокрые волосы. Будто и на самом деле пытался вспомнить.
—Сигурд,— ответил он тихо.— На вашем языке — Зигфрид. Отец говорил мне: «Вперед, мой Зигфрид!» А мама звала — Вик.
—Ты это помнишь?— спросил Герман мягко.
Вик ничего не ответил. Только опустил голову. Тогда Герман поднялся со своей лавки и шагнул к нему. Я сперва немного испугался, а потом удивился: своей тяжелой ладонью он осторожно погладил Вика по мокрому затылку.
—Бедный мальчик,— сказал Герман.— Береги своего друга, Сережка.
И, не сказав больше ни слова, сел на место. Просто сидел и пил свое пиво. Зато Вик то краснел, то бледнел. Ерзал на скамейке. Потом и вовсе попросился на выход.
Я последовал за ним.
—Ты чего сбежал,— сказал я ему.
Он стоял на крыльце, как будто просто хотел подышать свежим воздухом. Над нами светило солнце, легкая дымка висела над лесом, и все казалось таким мирным, что в это даже не верилось.
—Твой дед,— начал Вик.— Он сказал мне… он сказал мне, что знает, кто я. И откуда я пришел, тоже знает. Но не расскажет никому.
—Не темни, темнейджер,— сказал я.— Ну кто ты такой, черт тебя дери? И откуда? Мне-то можешь рассказать?
—Не могу. Мне будет очень плохо, если ты узнаешь. И тебе тоже.
—Это еще почему? Ты преступник, что ли? Гренландский террорист? Нелегальный мигрант?
Вик помотал головой.
—А кто? Не скажешь — я с тобой больше не разговариваю.
—Мы можем не разговаривать,— напомнил Вик.— Я могу читать, что ты думаешь.
—Охренеть,— выругался я.— Вот именно это я сейчас думаю. Я таких упрямых баранов в жизни своей не встречал.
—А каких встречал?— спросил Вик, слабо улыбаясь.
—Да никаких я не встречал. А еще я знаешь, о чем подумал? Почему, подумал я, мне так свезло?
Почему, мать его… почему лучшие люди, кого я знаю, это волки-оборотни?
Вик не ответил. Где-то вдалеке тревожно каркнул ворон. Умный Карл не ходил с нами в баню. Он по своей воле снова заступил на дежурство. И теперь он издалека заслышал рев приближающихся мотоциклов.
—И худшие тоже,— закончил я.
Мы так и стояли на крыльце, бок о бок, когда к воротам подъехало то ли пятеро, то ли шестеро парней в черных кожаных куртках. Мы видели их сквозь дубовые брусья забора. Они выстроились полукругом, по-волчьи, но вожак на легкой «ямахе» остался впереди. Их лица были нам знакомы, а уж рожа их предводителя с косой челкой, налипшей на глаза — знакома в особенности. Даже в защитных очках.
Больше всего он был похож на героя скверного боевика, где американские спецагенты мочат русских наркодилеров, а потом меняются ролями.
