Дверь щелкнула, и в комнату вошел доктор Хартман. Несмотря на собственное жалкое состояние, Джеймс сразу понял, что с его врачом тоже не все в порядке: серая кожа, словно у мертвеца, глубокие тени под глазами – все это не говорило о добром здоровье.
–Сэр…– Хартман внимательно пригляделся к хозяину и резко бросил:– Чем именно вы пользовались, пока отсутствовали?
Собрав волю в кулак, граф приподнялся на кровати и посмотрел на доктора.
–Что случилось?– спросил Джеймс хриплым, каркающим голосом.
–Это я как раз и пытаюсь узнать.– Несмотря на внешний вид, Хартман говорил твердо, правда, тембр и звучание его голоса были нехарактерны для семейного врача графов Сеймурских.– Вы похожи на ожившего мертвеца. Использовали какой-нибудь артефакт… и не из числа разрешенных? Я прав?
–Да,– выдохнул Джеймс.– Но откуда вы…
Договорить он не успел – дверь вновь открылась.
–Как он?– В комнату шагнул Томас.
Доктор проигнорировал вопрос и, решительно выдворив камердинера из спальни графа, ушел вместе с ним.
Лорд Сеймурский старался дышать как можно глубже. Ему до сих пор не доводилось испытывать на себе все прелести энергетического истощения, и опыт оказался очень неприятным. Всего-то три с небольшим часа работы артефакта!
Джеймсу приходилось видеть список запрещенных рунических рисунков, но он не особенно интересовался причинами подобных ограничений. Они казались слишком уж очевидными, чтобы вникать в них. Кристаллы, изменяющие внешность владельцев, опасны, так как позволяют совершать любые преступления, выдавая себя за другого человека…
Не давая ни на чем сосредоточиться, боль ввинчивалась в висок, ширилась, пульсировала, а потом ненадолго пропадала, чтобы через некоторое время вернуться. В голове вспыхивали и пропадали отрывочные мысли, но ни на чем не удавалось сосредоточиться.
Узнать бы – Призрак использовал артефакт или он просто талантливый актер подходящего телосложения?.. Выходит, кристаллом можно пользоваться не больше двух часов… Как теперь уложить в два часа ужин в «Критерионе»… Что же случилось с Хартманом? Он сам на себя не похож… Интересно, что обнаружил Ричард…
Снова щелкнула дверь, и вернулся доктор Хартман. Выглядел он уже не озадаченным, а сердитым.
–Знаете, сэр,– проговорил он шепотом,– с вашей стороны очень глупо – использовать запрещенные артефакты. И еще глупее – не говорить мне об этом. Если бы не Томас, вы бы еще дня два пролежали с мигренью, и неизвестно, чем все могло закончиться!
Врач положил руку на лоб графа. Какой же холодной показалась его кожа! С трудом сфокусировав зрение, лорд Сеймурский посмотрел на доктора, но теперь увидел лишь смазанное пятно.
–Ваши руки словно лед,– сказал он.
–Расслабьтесь и закройте глаза,– приказал Хартман тоном, не терпящим возражений.
В который уже раз Джеймс отметил, что голос домашнего доктора звучит совсем иначе – более твердо, резко и слишком низко.
Холод распространялся от ладоней врача, утишая боль и наполняя тело странной легкостью. В какой-то момент Джеймс понял, что приступ закончился, оставив после себя лишь легкую усталость и приятную дремоту.
–Как вы это сделали?– спросил граф, приподнимаясь на кровати.
–Почти так же, как вы устроили себе приступ. Этот артефакт… Их ведь не просто так запретили. Да, вопросы государственной безопасности первостепенны, но не единственны. Рунический рисунок, призванный создавать иллюзии, невероятно расходует силы хозяина. Насколько мне известно, его до сих пор никто не смог усовершенствовать, и ваше состояние это подтверждает. Головная боль – наименьшая расплата, какая могла быть. Сложись все иначе – сотни модниц столицы уже использовали бы небольшие иллюзии вместо своей привычной косметики.
–Откуда вы знаете? Вы же не разглядывали этот кристалл,– спросил Джеймс.– И я не замечал, чтобы вы интересовались артефактами.
–Вы многого не замечаете, милорд,– небрежно склонил голову Хартман,– на свою беду.
–Как понимать ваши слова?– Граф совсем не узнавал своего домашнего врача.
–Потом поймете. А пока поужинайте, почитайте немного перед сном и отдохните. Восстановите силы. Они вам понадобятся в самое ближайшее время.
* * *
–Кавендиш, задай ему!
–Давай! Покажи, как в Даргфорде обходятся с выскочками!
Джеймс подскочил на кровати. Вгляделся в темноту.
Голоса из прошлого. Опять!
–Я на тебя поставил, Кавендиш! Пять кингов! Не смей проигрывать!!!
Залихватский свист и глухие удары.
Перед глазами мелькнуло видение.
Громила Карл. Здоровенный, выше Ричарда на полголовы. Настоящий великан. У него кулаки были едва ли не больше, чем голова Джеймса.
–Эй, Кавендиш, не будь рохлей!
–Давай, соберись!
И опять удары, словно по мешку, набитому песком.
Джеймс зажмурился, стараясь прогнать воспоминания, но теперь перед глазами стоял Ричард с окровавленным, разбитым лицом. Прошлое неумолимо затягивало графа, заставляя его переживать былые события, которые редко оказывались приятными…
Удар по голове, потом по корпусу. У Дика не было шансов против Громилы, этого непобедимого монстра. Ричард проигрывал, но не сдавался. Потому что насмешки лорда Сеймурского слишком сильно его задевали. Потому что Джеймс подбил его на пари. Потому что Дик оказался слишком гордым и не захотел отступить даже перед заведомо более сильным противником.
–Хватит! О, пожалуйста, хватит!– шептал Джеймс, по щекам которого катились слезы отчаяния.
–Кавендиш! Кавендиш!!! Вставай, слабак!
Граф стоял перед рингом, смотрел на лежащего Ричарда и не мог заставить себя даже пошевелиться. А Дик лежал, держался за голову, судорожно втягивал воздух.
Вечность дотронулась до щеки Джеймса, ледяными пальцами провела по виску и устремилась к рингу, туда, где судья уже начал отсчет на поражение.
–Это я. Все я виноват. Господи, будь я проклят!– шептал Джеймс себе под нос, не отрывая взгляда от Ричарда.
Тяжелое, прерывистое, хриплое дыхание Кавендиша-младшего, казалось, заполнило весь мир, заглушило прочие звуки. А потом Дик еле слышно застонал, дернулся и… открыл глаза, глядя куда-то над собой. Словно над ним уже разверзлись райские кущи. Разбитые губы шевельнулись, произнося имя «Джеймс». Рука потянулась к голове в попытке кого-то оттолкнуть, а потом… Ричард медленно встал на ноги, словно обретя второе дыхание…
–Давай, Кавендиш, всыпь ему!
–Кавендиш! Кавендиш!– скандировала толпа.
В висках Джеймса пульсировала страшная боль. И чем громче толпа вопила, тем невыносимей становились муки. Граф метался в кровати, не в силах очнуться от тяжелого видения и даже не сознавая, что оно – лишь отголоски прошлого.
