Она не ошибается. Когда большинство из Тринадцати объединяются, то становятся неудержимой силой. Чертовски жаль, что для сидящей напротив меня женщины это ничего не изменит.
–Занятная история. Даже если это правда, это не имеет значения.
От этих слов ее улыбка меркнет.
–О чем ты? Я только что перечислила имена ключевых фигур города, и полагаю, что Посейдон их тоже поддержит, потому что терпеть не может нечестную борьбу за положение. Итого все три наследных титула. Твоя мать достаточно умна, чтобы понимать, когда ее переиграли. Да и ты, конечно, тоже. Ни один здравомыслящий человек не пошел бы этим путем при таком раскладе.
Я сдерживаю вздох. В этом-то все и дело.
–С твоей стороны весьма смело предполагать, что моя мать в ладах со здравым смыслом. Ты ее вообще знаешь?
Психея открывает рот, похоже, обдумывая, что собиралась сказать, и хмурится еще больше.
–Я считала, что эта мелочность и мстительность – притворство.
Моя жизнь была бы гораздо проще, если бы так и было и моя мать жила не ради того, чтобы увидеть как все, кто перешел ей дорогу, падут.
–Она способна справиться с последствиями.– Так или иначе. Не знаю, как ей это удастся. Но не сомневаюсь, что она бы ответила, заикнись я об этом.
Твоя работа состоит не в том, чтобы думать, сын. А чтобы наказывать тех, кого я хочу наказать.
Убей девчонку и таким образом вырежи сердце и у Деметры.
Психея бледнеет сильнее.
–Ты всерьез.
–Да.
–Я только что сказала, что могу направить против тебя большую часть Тринадцати, но не имеет значения, что я предприму, потому что женщину, которая отдает тебе приказы, личная месть волнует больше, чем жизнь ее сына.– Она смотрит на меня, ища в моем лице что-то, чего никогда не найдет.– Это из-за нее ты так спешил на вечеринку, ведь так? Из-за нее не стал искать врача? Держу пари, она была в ярости, что ты опоздал.
Психея подобралась близко к истине.
–Это неважно.
–Конечно, важно. Ты был ранен. Даже моей матери со всеми ее махинациями и жестокостью было бы не все равно, если бы кто-то из нас пострадал.
Я одариваю Психею долгим взглядом.
–Я бы сказал, что это подтверждает мою позицию, а не твою. Но это неважно, потому что никто не обвинит меня. Ты об этом позаботилась.– Я достаю телефон, нахожу нужное приложение и открываю. Затем кладу телефон на стол между нами. Психея наклоняется, пролистывает несколько постов, бледнея все сильнее. Я знаю, что она увидит. Гермес с Дионисом и пышная брюнетка отрываются где-то в городе. Лицо брюнетки ни разу не попадает в кадр, но она достаточно похожа на Психею и фигурой, и прической, чтобы все поверили, что это она.– На всех фотографиях стоят тэги и отметка о времени. Никто не знает, что ты здесь.
–Гермес знает.
–Гермес ведет свою игру. Она не на твоей стороне. Она ни на чьей стороне, кроме своей собственной.– Я забираю телефон.– И не станет рассказывать правду по тем самым причинам, которые ты только что перечислила. Она так же заинтересована в стабильности, как Зевс и все остальные, и не выдаст информацию, которая может развязать войну.– Гермес настолько непостоянна, что в обычной ситуации я бы не стал делать вид, будто знаю, в каком направлении она двинется, но это знаю наверняка.
В конечном счете она служит Олимпу, как и все из Тринадцати.
У Психеи слегка дрожит нижняя губа, но она предпринимает попытку это скрыть.
–Ты заслуживаешь лучшего, чем быть оружием своей матери, Эрос.
–Не пытайся воззвать к моей человечности. Ее во мне нет.
Она наклоняется и понижает голос, ее карие глаза полны мольбы.
–Я помогла тебе две недели назад. Я была не обязана это делать, и мы оба это знаем. Возможно, в тебе нет человечности, но ты наверняка веришь в закон равновесия. Неужели ты готов отплатить мне за помощь жестокостью только потому, что что-то разозлило твою мать?
–Психея.– Черт подери, не стоило произносить ее имя. Слишком приятно это делать, и я начинаю желать то, что для меня не предназначено.– Перестань. Что бы ты ни сказала, это ничего не изменит.
Впервые с тех пор, как она присела за столик, в ее глазах пробуждается настоящий страх. Она пришла сюда, готовая помочь сыну врага, и предложила впечатляющие аргументы, которые сработали бы, если бы на моем месте был кто-то другой, а сама она не стала орудием собственной гибели, потому что доверилась мне настолько, что даже придумала себе алиби. Мне давно никто не бросал вызов, не пытался оказать сопротивление или переиграть меня.
И давно никто не проявлял ко мне доброты.
Неожиданно я тянусь через стол и накрываю ее ладонь своей. У нее поразительно теплая кожа.
–Должен сказать, что это была хорошая попытка. Ты сделала все, что могла.
–Удивительно, что мне от этого не легче.– Она смотрит на ладонь, к которой я прикасаюсь.– Лучше бы ты убрал руку. Едва ли мне нужно утешение от моего убийцы.
Ощутив непонятную боль, убираю руку и тру себе грудь, а чувство, которое испытывал, когда Психея заклеивала мои раны, становится сильнее. Что это, черт возьми? Конечно, не угрызения внезапно проснувшейся совести. Я не могу спасти эту женщину. Пускай я оружие своей матери, но далеко не единственное. Если откажусь сделать это, она пришлет кого-то другого, кому будет безразлично, что Психея напугана и умрет в муках. Ее убьют.
–Так ты и поступил с Полифонтой? Встретился с ней пропустить по бокальчику, а потом вывел на задний двор и убил? Она молодец, что оказала сопротивление, но, очевидно, безуспешно. Сколько раз ты это делал, Эрос? Неужели ты в самом деле хочешь так жить?
–Хватит.– Слово звучит резче, чем мне хотелось, но я знаю, что она делает, и это ничего не даст. Я не намеренно стал домашним монстром своей матери, но вот я здесь, и обратного пути нет.– Серьезно. Ты не сможешь отделаться болтовней.
Она проводит пальцами по волосам, выражение ее лица остается пугающе спокойным.
–Я хотела иметь детей. Теперь это кажется такой глупостью. Зачем желать принести детей в этот мир? Но я хотела. Думала, что у меня больше времени. Мне всего лишь двадцать три.
Черт.
–Хватит,– повторяю я.
–Почему?– Сквозь ее спокойствие прорывается резкость и злость.– Тогда я становлюсь больше похожа на человека? Так сложнее спустить курок?
Да. Мне и раньше все это стоило титанических усилий.
–Не имеет значения, чего я хочу.– Не собирался это говорить, впрочем, много чего не хотел говорить ей. Она чертовски отважная, и становится невыносимо оттого, что мне приказали погасить ее свет. Но другого выхода нет.
Хотя существует способ отплатить за ее доброту…
