–Некоторым раньше, чем другим.– Эрос наклоняет бокал и наблюдает, как красная жидкость скользит по его стенкам.– Ты ни разу не оступилась.
Я едва сдерживаю смех.
–Оступалась, и не раз. Даже несмотря на предостережения матери, думала, что Олимп не может быть так жесток, как она утверждала. Я ошибалась.– Как много смысла таят эти два слова. Я ошибалась.
Поначалу все были невероятно милы. О, все, кроме детей остальных Тринадцати – они всегда сторонились меня и моих сестер. Но те, кто был чуть дальше от центра власти, казались так милы. Дружелюбны. Тошнотворно любезны. По крайней мере, пока я не услышала, как мои так называемые друзья обсуждали, какое отвращение у них вызываю я, мое тело, моя внешность и деревенские манеры. Они ожидали, что я буду похожа на Елену, Персея или других, пользовавшихся популярностью детей Тринадцати. Я же была пустым местом.
После этого я бросила попытки завести друзей. Тогда впервые осознала, что моя мать, возможно, права в том, как вела себя с людьми вне нашей семьи. Никому нельзя доверять. Окружающие попадали в одну из категорий: потенциальный враг или потенциальный союзник.
Этот город всегда преподносит болезненные уроки, и прошедшие годы почти не облегчили эту боль. Я надеюсь, что наши с Эросом отношения не окажутся очередным тяжелым уроком, который мне суждено усвоить ценой страданий.
Глава 21
Эрос
За окном холодно. Я порождение лета. Предпочитаю жаркие ленивые дни, когда солнце светит в небе до глубокой ночи, люди ходят по городу почти раздетыми, а от воздуха не болит лицо. Будь у меня возможность, я бы выбрал другое занятие вместо прогулки в открытых садах Университетского района.
И все же.
От моего внимания не ускользает, что Психея чертовски хорошо выглядит в легинсах с флисовой подкладкой, объемном вязаном свитере, ботинках и пуховике. Добавьте к этому вязаную шапку в тон свитера, и получится само очарование. Мне хочется утащить ее обратно домой – в наш дом – и слой за слоем снять с нее эту одежду.
Она прижимается ко мне и смотрит на меня с улыбкой, будто я ее самый любимый человек на свете, и на миг забываю, что это притворство.
Об этом мне напоминает щелчок камеры, раздавшийся где-то неподалеку.
Я отвечаю Психее теплой улыбкой. Мне легко убедить себя, что румянец на ее щеках появился из-за меня, а не из-за ледяного воздуха.
–А мы не могли демонстрировать свою безумную влюбленность в более теплом месте?
Ее улыбка не исчезает. Психея прижимается ко мне и говорит так же тихо:
–Так легче сделать вид, будто мы не знаем, что за нами следят.– Она посмеивается.– К тому же мне нравятся сады зимой.
Я оглядываюсь вокруг. Одна из бывших Афин решила, что в Университетском районе не хватает огромного сада, в котором студенты и профессора могли бы проводить время. В другой стороне парка расположена большая оранжерея, но, похоже, Психея настроена гулять по всем дорожкам, кроме той, что ведет туда.
–Не понимаю. Тут смотреть не на что. Все умерло.
–Эрос.– Она слегка шлепает меня по руке.– Да ты оптимист. Сад не мертв. Он спит.
Смотрю на голые палки, торчащие с левой стороны мощеной дороги.
–Выглядит мертвым.
–Можно было бы подумать, что человек, который время от времени сеет смерть, лучше умеет ее отличать.– Она говорит так небрежно, будто не осознает, сколько колкостей таится в каждом ее слове.
Должно таиться. Я убийца, и она должна помнить об этом.
–Психея.
–Это напоминание.– Она не смотрит на меня, а разглядывает ветки, будто в них кроются тайны вселенной.– Ничто не вечно. Ни зимняя спячка, ни летнее цветение. Всему отведено свое время.
Несложно понять, что она говорит вовсе не про сад. Она говорит о самой себе. Обнимаю ее за талию и притягиваю ближе. Пускай мы притворяемся для папарацци, но на самом деле мне нравится к ней прикасаться. Как бы мне ни хотелось оставаться в безопасном пространстве пентхауса и снова ее соблазнить, я не готов упустить возможность глубже понять загадку по имени Психея.
–Похоже, все твои сестры преследуют в Олимпе какую-то цель.
–В самом деле?
Мы поворачиваем и бредем дальше по тропе, погружаясь в спящий сад.
–Каллисто спалит весь город дотла, если ее никто не остановит. Эвридика, невзирая на тяжелые жизненные уроки, хочет любви. И я думал, что Персефона покинет Олимп.
–Обстоятельства изменились.
Обстоятельства. Странный способ сказать, что Деметра, по сути, продала Персефону старому Зевсу, вынудив дочь бежать через Стикс в объятья Аида. Однако напряжение в голосе Психеи не позволяет мне произнести это вслух. Ничего страшного. Мне совсем не хочется говорить о ее сестрах. Я хочу говорить о ней.
–А ты всегда была для меня загадкой.
–Правда?
Слегка сжимаю ее в объятьях.
–Ты прекрасно знаешь, что это так. Если бы я не понимал, что к чему, то сказал бы, что ты вторая Деметра. Ты ведешь себя не так, как твоя мать, но обладаешь той же хитростью и умением создавать образ.– Она напрягается, но я не отпускаю ее.– Я не критикую тебя. Глупо думать, что честностью можно добиться чего-то, кроме как получить удар в спину, когда имеешь дело с Тринадцатью и их ближайшим окружением.
–Может, я именно такая, какой кажусь.– В ее голосе слышится легкая горечь.– Влиятельная светская львица, которая ищет богатого и могущественного мужа. Может, ты сыграл мне на руку.
Смеюсь. Не могу сдержаться.
–Если это правда, то актриса из тебя даже лучше, чем я ожидал.
–Спасибо.– Она разворачивается в моих объятьях, не переставая улыбаться так, будто отдала мне свое сердце.– Пора сделать стоящий снимок, муженек.
Муженек.
Ох, мне нравится. Даже слишком.
Хватаю ее за бедра и прижимаю так близко, насколько позволяют эти слои одежды. Мы шумно выдыхаем в унисон, и звук повисает в воздухе, но впервые с того момента, как мы вышли из дома, не чувствую холода. Да и как могу его чувствовать, когда Психея так близко?
Я завладеваю ее губами. Не притворяюсь, что хочу ее. Быть может, Психея – отменная актриса, но легкая дрожь, пробежавшая по ее разомлевшему телу, тоже не притворна. Я уже знаю, какие она издает звуки, какие дарит ощущения и как выглядит, когда кончает. Она симулирует желание не больше, чем я.
Обняв меня, она водит пальчиками по чувствительному месту у основания моей шеи. А затем приоткрывает рот и впускает меня. На вкус она как шипучая конфета, которую съела в машине: коричная, пикантная и сексуальная. Я растворяюсь в прикосновении ее языка к моему, в ощущении ее тела, которое идеально мне подходит.
