Но я позволяю Эросу отвести меня к лифту. Я должна верить: моя сестра знает, что делает, и не навлечет на нас еще большую опасность.
Надеюсь, что Каллисто не обманет мое доверие. В противном случае у нас будут большие неприятности.
Глава 29
Эрос
Я везу Психею домой. Сегодня больше ничего нельзя сделать, а выглядит она такой же взволнованной, каким чувствую себя я. Честно говоря, рассчитывал, что Зевс вмешается. Зевс – мой друг, вернее, был им. Стоило помнить, что в этом клятом городе это ничего не значит.
Однако законы придуманы не просто так, и все знают, что случилось в последний раз, когда один из Тринадцати выступил против другого. Прежний Аид и его жена были убиты, и в результате весь Олимп на протяжении тридцати лет считал, что этот титул навсегда утрачен. Их смерти послужили причиной появления закона, запрещающего убивать друг друга. Он призван защитить носителей титулов и их семьи.
А это должно означать, что, стоит кому-то его нарушить, вся мощь остальных Тринадцати обрушится на виновника.
Надо признать, что в таком случае и я столкнусь с последствиями участия в интригах матери, но это небольшая цена за то, чтобы Психея оставалась в безопасности.
Удивительно, как быстро изменились мои приоритеты.
Посматриваю на жену, которая сидит рядом и с задумчивым выражением лица глядит в окно. А может, это вовсе не удивительно. Я эгоистичный ублюдок. Психея важна для меня и, само собой, я не хочу, чтобы она пострадала. Вот так все просто и вместе с тем сложно.
Когда мы подъезжаем к пентхаусу и выходим из машины, Психея замедляет шаг у входа и долго смотрит на статую.
–Мой план может не сработать. Если Зевс и остальные признают, что это дело рук Афродиты, им придется разбираться, поэтому будет гораздо проще закрыть на все глаза.
Я подхожу к жене и обнимаю за талию, нежно прижимая к груди.
–Аид поможет тебе.
–Да. Моя сестра об этом позаботится.– Она вздыхает.– Но Аид – это один человек. Даже при участии моей матери на нашей стороне всего двое из Тринадцати. Шансы на победу невелики.
Она права. Я закрываю глаза и вдыхаю ее запах, напоминающий печенье. У нас должно получиться. Моя мать умна, хитра и тщеславна, но, взяв кого-то на прицел, она становится настолько одержима, что не видит больше ничего вокруг. Она отступит, если мы сумеем привлечь на свою сторону достаточно членов Тринадцати. Я верю в это. Должен верить. Но…
–Если наш план провалится, я обо всем позабочусь.– Использую любые средства. Я не хочу. Черт, не хочу, чтобы до этого дошло, но не позволю матери причинить Психее вред. Это мой рубеж, который не пересеку, и не имеет значения, кому придется за это расплачиваться. Даже если расплачиваться буду я.
Психея разворачивается и сжимает мою рубашку.
–Нет, Эрос. Я не дам тебе это сделать. Даже если это будет стоить мне жизни.
Она говорит серьезно. Искренность написана на ее красивом личике. Боги, эта женщина меня погубит. Я прижимаю ее к себе, будто одного прикосновения ее тела достаточно, чтобы развеять мои мрачные мысли. Это не помогает. Конечно, не помогает. Издаю горький смешок.
–Я теряю в любом случае.
–О чем ты?
–Неужели ты еще не поняла, Психея? Ты важна мне. Мне будет больно, если потеряю тебя.
Она мотает головой.
–Ты просто так говоришь.
–Нет, это не так.– Сделав медленный вдох, прижимаюсь лбом к ее лбу.– Когда я с тобой, то чувствую себя человеком. Черт возьми, я чувствую. Понимаешь, что это значит для такого, как я? Я думал, что эти части меня уже мертвы и похоронены так глубоко, что больше никогда не увидят свет. Мне пришлось избавиться от них, чтобы продолжать делать то, что от меня требовалось.
–Эрос…
Но я еще не закончил.
–Хотя не уверен, что способен любить, как любой нормальный человек. Это не имеет значения. Ты важна мне, и никакие рациональные объяснения этого не изменят.
Она издает тихий звук – может, смешок, а может, всхлип.
–Вот же вляпались.
–По-моему, это и так ясно.– Глажу ее по спине.– Я обещал, что уберегу тебя, это и намерен сделать.
–А как же ты?
Я моргаю.
–Ты о чем?
Психея отстраняется и смотрит на меня.
–Кто сбережет тебя, Эрос?
–Не понимаю.
Она снова издает тот странный тихий звук. Теперь, когда мне видно ее лицо, я понимаю, что это смешок.
–И не поймешь, так ведь? Ты готов вырвать свое сердце, чтобы спасти меня, и тебе даже не приходило в голову, что я буду чувствовать то же самое.– Она тянет меня за рубашку.– Я не позволю тебе расплачиваться за вред, причиненный собственной матери. Мы найдем другой способ.
–Другого способа может и не быть.– Мне больно это признавать. Было бы гораздо проще, если бы у меня в самом деле не было сердца, которое можно вырвать. Если бы я был таким бесчувственным, каким меня стремилась сделать мать.– Я не хочу спорить. Просто констатирую факты.
Губы Психеи изгибаются в улыбке, но взгляд остается встревоженным.
–И я тоже. Я не позволю тебе нести это бремя. Ни ради меня. Ни ради другого. Мы найдем иной способ.
Можно тысячу раз повторять это снова и снова, но факты от этого не изменятся. Я сжимаю Психею в объятьях.
–Тебе надо поесть.
Она морщится.
–Весьма неумелая смена темы.
–Раньше завтрашнего дня ничего не решится, а ты сегодня ничего не ела.– Мне следовало обратить на это внимание, но столько всего происходит, что я начинаю упускать из виду детали. Даже там, где это недопустимо. Например, в заботе о Психее. Она уже доказала, что может действовать упорно и неумолимо. Это ценное качество, но, с другой стороны, она не берет во внимание собственные потребности, которые считает несущественными, когда сосредоточена на чем-то важном.– Идем.
Я беру ее за руку и радуюсь, что она позволяет мне это сделать. Мне легче сконцентрироваться на этом прикосновении или считать шаги до кухни, чем снова думать о ее словах.
Я важен ей.
Ей небезразлично, если я пострадаю в результате собственных действий.
Не знаю, что с этим делать. Мне хочется кричать о победе, но какая-то часть меня не может понять, что Психея, черт побери, имеет в виду. Я не из тех, кого нужно защищать. Я нож в темноте, угроза. От чего мне, черт возьми, нужна защита?
