Саруман сказал невесело:
–Мозги бы им увеличить, но откажутся! Зачем им мозги? Грибоедов предупредил…
Фальстаф сказал саркастически:
–Мозги… Ишь чего восхотел! Пенисы – наше все. И пикозеры. Тоже скоро закончат их разработку.
–А это что?
–Наноботы для увеличения выработки гормонов. Это чтоб трахаться можно было не раз в семь дней, а семь раз в день гарантированно, а вообще можно и по семнадцать! Правда, дороговато, но миллионеры шоубизнеза могут себе позволить. Трахаться, это ж не книжки по квантовой механике читать!
Я покачал головой.
–Никакая реклама науки и хайтека такой конкуренции не выдержит. Что ж, другого нет у нас пути, в руках у нас винтовка.
Фальстаф сказал бодро:
–Но молодцы, хорошо рванули! Фугас, не иначе. Только, думаю, не забитые жизнью интели, те никогда не распрямят спины, а конкуренты. Всем жаждется урвать кусок лакомого пирога.
Саруман сказал безнадежным тоном:
–Главного соперника убрали, вместо него десяток поганок начнут драться за клиентов. Одно хорошо, цены поползут вниз. Но разве это хорошо? Вместо одной клиники десять?
–А что делать?– спросил я.– Их тоже тем же концом в то же место. Наш паровоз вперед лети, в коммуне остановка.
Саруман взглянул на меня остро.
–Говоришь так, будто одобряешь этот вот взрыв и преступление.
Я спросил с интересом:
–А ты нет? Если не для печати, а вот так, нам с Фальстафом? Мы же свои?
Он поморщился.
–На пещерном уровне одобряю, а так вообще осуждаю!.. Это не метод. А вот ты стал злее, не замечаешь?..
Фальстаф сказал знающе:
–У него нет микробов гуманизма. У нас их полные кишечники, по два кило в каждом. Подумать только, два кило гуманизма и демократии! А в нем ни грамма. Люди, плюйте на него!
–Пуританин,– сказал Саруман строго.– Пуританство хорошо, но плохо. Нужно быть добрее. А ты прямо кальвинист!.. Ты полагаешь, что беднота, у которой нет денег на увеличение пениса, пойдет в науку, да?
Я поколебался, не хочется выглядеть экстремистом, ну да ладно, здесь свои, а такой треп вполне допустим на уровне разработки разных точек зрения.
–Пусть даже так,– сказал я.– В обществе должны увидеть, что миллиарды разрешено наживать только умом и знаниями.
–А если не поймут намек?
–Надо показать четче,– ответил я.– Мне кажется, давно назрело. В мире накопилось слишком много злости. Уже друг на друга кидаются! А если направить на вот таких?
Фальстаф сказал жизнерадостно:
–Ведущие футболисты получают по три-четыре миллиона долларов за матч!.. А те, кто разрабатывает лекарство от рака или средство от старения, и сотой доли таких денег не имеют!
Я кивнул с экрана. Футболисты, хоккеисты, баскетболисты оплачиваются гораздо выше, чем крупные ученые, которые улучшают этот мир. Еще отвратительнее бои без правил, когда озверевшие и в крови животные стараются уничтожить друг друга, а такие же озверевшие зрители орут и беснуются за пределами клетки, сладостно воображая, что эта они наносят удары кулаками и ногами, крушат и рвут противника.
Я пробормотал:
–Футболистов тоже накроет волна. Как там в Интернационале поется, «расплата настигнет всех!».
Фальстаф спросил живо:
–Их тоже взрывать?
Я сказал с неуверенностью в голосе:
–Может быть, начнут отстреливать. Полиция поймет, как и население, началась война бедных против несправедливо нажитых богатств.
Саруман с кряхтением завозился в кресле, сказал недовольно:
–Почему несправедливо? Все по закону!
–Либо законы неверны,– сказал я,– либо составлены криво. Вон князь Кропоткин верно писал, те миллиарды, что нажиты не умом и знаниями, подлежат изъятию. Малюта Скуратов сказал Ивану Грозному, «не подавивши пчел, меду не ядати». А спортсменов не жаль, проповедуют вредные для общества ценности. Качать мышцы – это возврат по эволюционной лестнице!
Фальстаф хохотнул, он только в математике предельно серьезен, а остальной окружающий мир лишь повод для шуточек, достойных бригадира грузчиков.
–Люди,– сказал он с сарказмом и сделал красивый жест, приглашая незримую публику полюбоваться таким чудовищем на экране,– он отрицает демократические ценности!.. Плюйте на него! А еще лучше – бейте чем ни попадя.
Саруман посмотрел на меня оценивающим взглядом, словно прикидывал, за сколько продать на невольничьем рынке.
–Да-а, в цифровом виде ты… другой. Даже очень.
Я буркнул:
–Аватарку можно нарисовать любую.
Он покачал головой.
–Ты в самом деле другой. Иной даже. Неужели, как говорит Фальстаф, микробы определяют даже наше мировоззрение? Эти пакостники живут, кто бы подумал, в нашей нервной ткани.
Хрен там, подумал я молча. Это я обнаглел, чувствуя себя бессмертным и неуязвимым. Ну, как неуязвимым, пока интернет существует, а он будет только расти и мощнеть.
Потому могу не подстраиваться под общественное мнение, под линию партии, под указы правительства, а делать то, что должен говорить и делать человек мыслящий и радеющий о своем виде, а не о какой-то политике.
Да и вообще… Я не завишу от места работы, от зарплаты. Вообще могу жить только в цифровом мире и не показываться в этом. А если и показываться, то жить по своим законам. Каким? А правильным!
–Ладно,– сказал я бодро,– пойду смотреть, что там у конкурентов. Наноботы сейчас разрабатывают в семи тысячах фирм!.. И у некоторых уже есть прототипы.
Саруман буркнул ревниво:
–Громоздкие и дорогие. А уменьшить то и другое не выйдет, тупик, не той дорогой шли. Так что у нас все шансы на победу.
–Прекрасно,– заявил я.– Но все же посмотрю, как у них и что. А также насчет финансирования наших разработок.
Я погасил экран, хотя не выключил, иногда полезно понаблюдать за друганами, когда уверены, что их никто не видит.
Глава 14
Несколько дней своего квантового времени потратил на работу над ошибками. Нужно повысить, как говорят в таких случаях, чувствительность своего нового тела, хотя в моем случае надо сперва вообще оснастить себя этой самой чувствительностью.
Мое тело чисто аватарное, даже кофе пил, не чувствуя его вкуса, хотя для сидящей напротив Маргариты довольно жмурился и похваливал.
Не чувствовал и холодной воды, по которой брел, как и стучащих по голове тяжелых капель воды, пока не воспринимаю запахи, да и цветопередача, подозреваю, сдвинута, нужно откалибровать, только найти сперва точные параметры.
