Я пошел ей навстречу, она увидела, широко и счастливо улыбнулась.
–Как вы меня заметили в этой толпе?
Я удивился.
–Была еще и толпа?
Она польщенно засмеялась, смех чистый и беззаботный, как у ребенка, но взгляд оценивающий, это уже постоянство характера, заметила:
–Вы не распускаетесь. И спина прямая, и все у вас четкое. Смотреть приятно.
Я пробормотал:
–Это не я. Я бы распустился с великой охотой, свиньей всегда жить легче. Но Господь велел держать спину прямой, а руки чистыми.
Она улыбнулась.
–Воля Господа? Так говорят мужчины, когда стесняются принять похвалу.
–Вы умная женщина,– сообщил я.– Или хитрая?
–Я натуральная блондинка,– напомнила она веселым голосом.
–Ах да,– спохватился я,– еще и красивая!
Она засмеялась, но мне в ее голосе послышалась нотка грусти.
–Шейпинг, фитнес и хирургия всех делает красивыми! И одинаковыми.
–Тогда откуда мода на бодипозитив?– спросил я.– Толстухи победили?..
–И неряхи,– согласилась она.– В краткосрочной перспективе они счастливее нас.
Я посмотрел на нее поощряюще внимательно.
–Приятно общаться с женщиной, которая знает насчет отложенного удовольствия.
Она с удовольствием рассмеялась, показывая идеально ровные зубы и красный зовущий рот.
–А как мне приятно общаться с таким мужчиной!
–Куда пойдем?
–Вы самец, вы и ведите!
Я пробормотал:
–Могу повести разве что в «Максим». Как-то о нем слышал.
Она снова рассмеялась весело и расковано.
–Поверить не могу, как это мужчина не знает злачные места в городе!
–Некоторые знаю,– сообщил я и, видя ее заинтересованное лицо, пояснил:– когда еду мимо на работу. Вывески у них знатные. И всегда там ярко, музыка, полуголые красотки у входа. То ли покурить вышли, то ли еще чего.
–Вернее насчет еще чего,– ответила она,– а курить можно и внутри. И не только вульгарный табак.
Она шла рядом, подстраиваясь под мой шаг. За руки не держимся, прошлый век, тем более она не просовывает ладонь под мое согнутое в колечко, это вообще позапрошлый.
Перед нами расступаются, мы смотримся как лебеди среди стада серых гусей, а то и вовсе уток, но поглядывают враждебно, что и понятно.
Автомобиль примчался и шустро прижался к бровке. Точно рассчитанным движением поднял с обеих сторон крылья, как готовый к взлету большой майский жук.
Маргарита грациозно опустилась на сиденье, по сторонам вроде бы не смотрит, но заметила с одобрением:
–Шикарный авто. Автомат полный?
–Да,– ответил я.– Как только разрешат убрать рулевую колонку, сразу выброшу, давно не пользуюсь.
Автомобиль опустил крылья и тут же отошел от бордюра, чтобы уложиться в отпущенное законом время остановки в таком месте.
Маргарита уточнила:
–Модель предпоследняя?
–Последняя,– ответил я.– Умельцы из нашего НИИ доработали. Некоторым интереснее довести электронику до ума, чем напиться в хлам и заблевать пол. Чудаки, верно?.. Куда едем?
Она подумала, произнесла с некоторым колебанием:
–Можно в «Гуглицу»?.. Там каждую неделю меняют фирменное блюдо. И музыканты сравнительно приличные.
Мягкий голос Алисы ответил из передней панели:
–Двадцать километров, восемнадцать минут при таком плотном потоке. Сегодня там подают чарда-лаппи, а из вин появилось Ксантерелло. Но ближе «Максим», там чардалаппи не только подают, но и сами готовят.
Маргарита охнула:
–Даже так?
Я улыбнулся, кивнул. Автомобиль безукоризненно повернулся и красиво понесся по проезжей части, быстро перебравшись в левый ряд.
Маргарита поглядывала, прикоснусь ли к рулю, но Алиса ведет идеально, даже не притормаживает на поворотах, хотя соблюдает скоростной режим и знаки дорожного движения.
–«Максим»,– произнесла она осторожно,– очень дорогой ресторан. А вам, как понимаю, все равно сколько звезд.
–Да,– ответил я беспечно,– но не обращайте внимания. У меня в самом деле высокое жалованье и солидный счет. Просто тратить не на что, живу по-спартански, вот и копится. По всяким турциям-франциям не езжу. Не интересно.
Она улыбнулась.
–Живете в гармонии с миром?
–Да,– согласился я.– Хоть и несовершенен, но мы еще не сгинули?
Летом солнце уходит на покой почти в полночь, но Москва есть Москва, жизнь не затихает. На смену одному виду людей появляется совсем другой: неспешный, иначе одетый и вообще иной, нацеленный на развлекуху во что бы то ни стало и удовлетворение тех животных нужд, которые с легкой руки сострившего Теренция стали называть человеческими.
Улица залита празднично радостным светом, по фасаду зданий в две-три линии протянуты тесно усаженные одна к другой лампочки, здания подсвечены, двери кафе, ресторанов, ночных клубов и даже боулингов распахнуты настежь, оттуда бьет свет еще ярче, мощно вываливается на тротуары музыка.
Я подал руку Маргарите, поднимаясь с сиденья, она грациозно коснулась моего локтя лишь кончиками пальцев, обозначив движение, дальше пошла рядом ухоженная и блистательная, все в ней изысканно и выверено, начиная от блестящей заколки в прическе и заканчивая шпильками туфлей.
–Горжусь,– сказал я тихонько.
Она шепнула:
–Чем?
–Со мной такая изысканная женщина.
Она чуть улыбнулась одними глазами.
–В изысканности много печали.
Часть 2
Наука сделала нас богами раньше, чем мы научились быть людьми.
Жан Ростан
Глава 1
Швейцар, статный и осанистый, как генеральный директор НАТО, чуть наклонил голову в приветствии, но без фамильярности, массивные двери торжественно раздвинулись, мы с Маргаритой переступили незримую черту, отделяющую мир улицы от мира роскоши и довольства жизнью.
Под высокими сводами многоярусные люстры, как в Версале или Большом театре, на столах белоснежные скатерти, за столами хорошо одетые мужчины и женщины, разговоры тихие, на небольшой сцене оркестр играет удивительно мирно, мелодию узнал с порога, «Прелюдии» Листа, но я из тех, кому интереснее прелюдии Канта, которые он назвал пролегоменами.
Подошел метрдотель, тоже статный и осанистый, одет как нобелевский лауреат при вручении премии, поклонился вежливо и почтительно, словно мы с Маргаритой шведские король и королева.
