Ана погостах, кроме усопших, только их сторожа. Другие– игробовщики, ипоминальщики– лишь гости.
–Мертвецы знают, чтотакое гость? Илидля них каждый, ктопоземле ходит, какони немогут,– враг?
Наэто она ничего неответила.
Наутро яочнулась распластанной поковру, безподушки иодеяла, зато слунками отногтей наладонях. Шеюилопатки продуло, горло царапал предпростудный комок. Преодолев мерзкую ломоту, вскарабкалась надиван. Двигаться нехотелось– разве что юркнуть втеплую сбившуюся постель иотключиться.
Я несказалабы, спалали этой ночью вовсе; пыльные сны оседали гулом меж висками ипредчувствием грядущей беды. Пытаясь вспомнить, вчем их суть, наталкивалась лишь наноющую боль иединственную картину, застывшую перед глазами: окно втеррасе; свет лампы разгоняет тьму, иоттого очертания комнаты четкие, будтобы скалящиеся– что-то вот-вот вздрогнет, хрустнет, оживет наизнанку… идаже сквозь сомкнутые веки видела окно: деревянные рамы, колышущиеся персиковые занавески, излучаемое ими красное сияние… колышущиеся– ветром, промозглым, влажным, яточно запирала все, каксоветовала тадевушка верхом налошади, Настя, странная…
Ненавижу, когда сновидение притворяется реальностью; расколотая, онапроваливается втрещины, словно материя вчерную дыру, ивсе настоящее окрашивается глухим ужасом.
Запив таблетку вчерашним чаем, явооружилась мусорными пакетами имаской– ипошла назадний двор. Разбирать вещи лучше начать ссарая, затем перескочить начердак итолько потом– надом сего нескончаемыми шкафами иполками. Холод– тот самый– ужепросачивался внутрь, и,если непротивиться ему, онвзялбы нечто важное, быть может душу, встальные тиски, каккапкан. Аугодившие вкапкан никогда неостаются прежними– каккогда металлический зверь вспарывает твою плоть?
Бабушка небыла ведьмой. Дажеведуньей, илизнахаркой, илиэкстрасенсом– небыла, ине особо увлекалась мистикой. Новнекоторые феномены верила. Вто, чтожилое пространство нужно чистить дымом отлаврового листа ихотябы изредка умываться святой водой; вто, чтомир погружается впучину отчаяния потому, чтонарушены древние законы,– ивто, что, уходя «нату сторону», мыпросто возвращаемся туда, гденам предназначено быть.
Где нам предназначено быть. Не«гдемы быть обречены».
Я могла шутить– горько– омагических кристаллах, овечьих косточках иэзотерических альманахах, нолишь преувеличивала. Многие предпочитали думать, будто бабушка помешалась нагаданиях: пожилой, суеверной деревенской женщине клицу такая роль. Нопленяло ее негадание, апрошлое– преданное забвению, истощенное. Безмолвное.
Незнаю, стерлали она тот снимок спризраком; миниатюрный цифровой фотоаппарат мне непопадался. Наверняка она его спрятала– наслучай, если проверю. Однако ячасто ловила ее взгляд, направленный вникуда– тотже, скоторым она рассматривала чудовищный портрет. Завороженный, испуганный, полный тоски. Стаким взглядом добрые люди совершают непростительное.
Когда мама иее брат были совсем маленькими, бабушка приютила бродягу. Оннепросил милостыни, лишь хромал, подволакивая ногу, словно раненое животное,– через деревню, вчащу. Онасжалилась, предложив ему ночлег. Нена одну ночь– ине надве. Мамадосих пор незасыпала принезапертых дверях, аключ отспальни вешала нашею. Онничего неделал, говорилаона, наматывая цепочку намизинец, просто сидел застолом накухне, ибабушка ставила перед ним еду, тарелку затарелкой, совсеми припасами начерный день. Ион чавкал, руками запихивал ее вглотку, таращился наних бессмысленно, жадно; баня так ине смыла снего смрад грязи, пота икрови. Мамасбратом залезали вчулан и,обнявшись, ждали рассвета; аон так исидел там, чужак подих кровом, рассвет зарассветом, закат зазакатом. Ушелон сам посебе, ноглаза его, белесые, сбельмами, маму так ине отпустили.
Бабушка нераскаивалась– гордилась щедростью своего сердца. Мечтала стать чьей-то спасительницей итого призрака хотелабы спасти тоже. Онаотдалабы ему тепло, скопившееся вней, аего холод, который нельзя изгнать, поразилбы то, чего она касалась. То, чего касалось живое, чтотак влекло мертвецов, каклампа– мотыльков; какнадежда– того, ктовсе потерял.
–Представь, какему должно быть одиноко. Истрашно.
«Мнеодиноко,– кричалая,– мнестрашно!»– новслух непроизносила ничего.
Мусор япотащила кбакам длястроительных отходов– тенаходились недалеко ототшиба, возле заброшенного зернохранилища. Велакним тропа, примятая грузовиками, перевозящими бревна. Кое-где, среди сухой облетающей листвы, отпечатывались лошадиные копыта; следы совсем свежие, ведущие невлес, ноиз него.
Интересно, онапроезжала мимо избы? Заглянулабы водвор, хотябы невзначай, соспины скакуна,или?..
Я сосредоточилась натом, чтобы закинуть вбак пакеты, набитые хламом докраев, ине промахнуться. Врядли мы произвели друг надруга благоприятное впечатление. Нечасто встретишь человека, изкоторого настолько тяжело– ираздражающе– выдавливать слова. Хотяяисама хороша…
Справедливости ради тревожность зудела по-прежнему. Сортировка барахла– бабушка складировала все, чтопопадало кней вруки,– отвлекла, нонедостаточно. Похлопав покарманам, ясдосадой обнаружила, чтозабыла сигареты накрыльце– ипоплелась обратно.
Дело клонилось кобеду, однако темнело вавгусте раньше– даже внасыщенное полуденное золото просачивался лирический пурпур. Весной ивначале лета солнце нежелало умирать, сражалось сподступающей тьмой, пожаром полыхало нагоризонте. Венера, одиноко мерцающая влазурном небе,– прощальный поцелуй, исполненный нежности. После солнцестоянияже свет ослабевал, будто волны, отхлынувшие приотливе; жар еще стоял, ноневерно, сокаймляющим его обещанием тлена.
Я сполоснула руки вбочке, смочила пылающие щеки иключицы. Недомогание давило назатылок, однако оставаться визбе нехотелось: явозилась вней слишком долго, инервозность копошилась подкожей, какмуравейник. Чтобы нерасчесывать его ине зацикливаться, нужно было заняться чем-то. Каквсегда, явыбрала камеру.
Ипошла полошадиным следам, вдоль «грузовой тропы», петляющей через поредевшую рощу, кхолму. Азатем– кгладкому, выкошенному пастбищу суже убранными желто-коричневыми тюками сена. Дажелес, обрамляющий его, словно укротил сам себя, неосмеливаясь вторгаться сюда; лишь одна береза изящно раскачивалась всередине поля, икоршун парил надней, будто сомневаясь, неискалечитли когтями ее хрупкие ветви.
Сизумлением японяла, чтоэто тот луг, гдебабушка поймала наснимок призрака. Тотлуг, чтозарос елями илипой истал чащей, пока его нерасчистили вновь. Ближе кдороге кучились овцы, аукромки леса паслись лошади: двесерых, сподпалинами, иуже знакомый мне рыжий красавец. Захвойными макушками краснела покатая кровля: толи амбара, толи конюшни. Хозяйство было современным иаккуратным, ноне выдавалось излеса– напротив, стремилось быть им. Настю ясовсем незнала, ноказалось, еслибы кто-то ивыстроил здесь нечто подобное, тоименноона.
