– Грызи, грызи, домой пойдешь. Тетя Муза тебе сушечки даст, – уговаривал он Толстого.
Верный крыс уже на полпальца углубился в толстенную половую доску. Услышав «домой», он перестал грызть, свесил голову и, как показалось Тонкому, посмотрел на него с презрением. Потом собрался в комок, прыгнул, царапнув ладонь коготками, и пропал в темноте.
До Тонкого не сразу дошло, что случилось. Сначала он светил на коробки с рыбой, думая, что верный крыс оказался неверным и просто свалил подальше от работы, поближе к еде. Толстого не было видно. Если он захочет спрятаться, то всегда найдет себе такую щель, в которую, на человеческий взгляд, пролез бы разве что таракан. Щель!.. Тонкий догадался посветить вверх и увидел, куда смылся верный крыс. Пол дома лежал на каких-то бревнах, не доставая до земляных стен подпола сантиметров на пятнадцать. Ясно, почему верный крыс смотрел на хозяина, как на идиота. Бежать можно было на все четыре стороны, а Тонкий выбрал пятую и заставил его прогрызаться через доску.
Из щелей тянуло сквозняком, значит, где-то близко есть выход на волю. Тонкий сел на ступеньку и стал ждать.
Дорогу домой и кошка всегда находит, а крыса умнее, так что Толстый не заблудится. Лишь бы верный крыс не понял команду буквально: «Домой!» – в Москву. Подумав, Тонкий решил, что пешком Толстый не пойдет – не на того напали. А угнать тети-Музин «жигуленок» не сможет, потому что у него лапы до педалей не достают.
Тонкий представил, как Толстый выбирается из дома, как шугает во дворе Росинанта, как бежит через поле. Долго бежит, он же маленький, и лапки у него короткие. Бежит, бежит (ой, как же холодно!), минут сорок бежит, а то и час. А ведь еще надо, чтобы тетя Муза проснулась и прочла записку. Задания разбудить ее Тонкий Толстому не давал, а сам верный крыс может и не догадаться. Тонкий поежился. Говорила бабушка: «Захвати свитер, в Крыму не всегда бывает жарко». Нет, не послушался начинающий оперативник Александр Уткин, приперся в крымский подпол, как на московский пляж, вот и мерзнет теперь. А Толстый, наверное, еще бежит по полю…
Над головой заскрипели доски. Тетя Муза? Вряд ли. Прошло не так много времени с тех пор, как Толстый удрал.
– Ванька! – послышался шепот. – Ванька, проснись!
В ответ раздалась сдавленная ругань.
– Вставай, кому говорю! – настаивали шепотом.
Ванька – это Ежик, а будил его Игорь. Ясно, свидетеля поймал, хочет устроить военный совет.
Разбуженный Ванька босиком затопал по полу.
– Ты куда? – остановил его Игорь.
– Зов природы.
– Оденься сначала, во дворе поговорим.
– А в трусах поговорить нельзя?
– Одевайся! Спать больше не придется.
Тонкий понял, что его судьба решена, причем так, что Игорь не хочет говорить об этом в доме. «Не убьют же», – подумал он и стал светить фонариком во все стороны, чтобы отвлечься. Рыба, рыба. Холодно. Толстый бежит по полю, а там змеи. Да и симпатяги ежики, которые, кажется, окончательно переселились поближе к палатке, не прочь сожрать любого, кто меньше их. Если Толстый пропадет по дороге, его хозяин и без помощи браконьеров околеет здесь до утра.
Дубак был знатный. Казалось, вот-вот на носу, как в мультиках, вырастет сосулька, и уши покроются инеем. Пальцы потихоньку начинали неметь. Жаль, коробки от рыбы все мокрые, а то бы разорвал одну и сунул под футболку: картон хорошо держит тепло.
Из-под коробок торчало сено. Тонкий вырвал клок – сырой. Стал копать глубже; сено не кончалось и было почему-то холодное. Все холоднее и холоднее. Вечная мерзлота здесь у бабульки, что ли?
Рука ушла в сено уже по локоть. Стало интересно. Тонкий встал на четвереньки, просунулся еще глубже и нащупал что-то совсем холодное и скользкое. Лед! Не вечная мерзлота, разумеется, а просто накидали его в яму зимой, присыпали сеном, чтобы таял помедленнее, и он лежит, потихоньку студит все вокруг. Холодильник образца восемнадцатого века.
От этого открытия Тонкому стало еще холоднее. Были бы спички – спалил бы к черту этот домишко. Что они, в самом деле: рыбок убивают, начинающих оперативников под полом морозят! Тонкий представил, как трещит и полыхает домик. Пламя одним большим глотком съедает занавески, выбивает с грохотом оконные стекла, остервенело носится по крыше, стреляя жженым шифером… Тепло-о!
«Нельзя, – одернул себя Тонкий, – во-первых, это домик бабы Зои, которая скорее всего ни в чем не виновата, во-вторых, если я его спалю, вместе с домом сгорят ценные улики, в том числе я сам. А в-третьих, спичек нет».
Толстый уже, наверное, прибежал в лагерь, залез в палатку и теперь скачет по тете, сверкая в темноте белой запиской. Лишь бы тетя проснулась.
Наверху загрохотало. Если это были ботинки, то очень много. Пары, наверное, четыре, а то и пять – в доме столько народу не живет. Незнакомый голос отдавал команды суровым тоном дрессировщика:
– Стоять! Назад! Сюда их!
Нет, это не тетя. Ясное дело, одна бы она сюда и не пришла, в Крыму-то она опернеуполномочена…
Снова загрохотали ботинки, по-тюремному лязгнула задвижка подпола, и Тонкому открылся путь на волю. Как он выскочил! Пулей! Ракетой!
В комнате горел свет и не было ни души. Тонкий стоял, не зная, что случилось и куда идти. Сунулся в другую комнату – человек в штатском пытается разбудить бабу Зою. Выглянул в окно – другой человек в штатском и тетя Муза ставят лицом к деревьям Игоря с Ванькой. Пока Тонкий раздумывал, кому помочь, подошли еще двое в штатском и потребовали показать им подпол. Тонкий показал.
– Кефаль, камбала… неплохо, – присвистнул один.
– Сетью за один раз можно и больше наловить, – обесценил его замечание другой. Тонкий смотрел на них, смотрел да спросил:
– А вы кто? – Хамский, конечно, вопрос, но свежеотмороженному подростку простителен.
– А мы в соседнем доме живем, – дружелюбно ответил один. Тонкий только сейчас заметил его полосатые пижамные штаны. «Понятые», – решил он и оказался прав.
– А ты зачем братишку нашего напугал? – спросил второй. Этот был в брюках – и все. Тонкий смутно припомнил малявку из соседнего дома, который спер у Ежика с Игорем нож.
– Я не хотел, – буркнул он.
Из другой комнаты послышалась возня, и показалась баба Зоя в сопровождении человека в штатском. Этот явно не жил в соседнем доме, по крайней мере не соблюдал тамошнюю форму одежды: был в джинсах и майке с разноцветными пятнами на пузе.
– Что в подполе? – деловито подскочил он и заглянул. – Ага, бабуля, внучки в луже пескариков наловили? – И хохотнул. Явно опер. Только у них такой юмор.
Баба Зоя еще не проснулась. Она ковыляла впереди опера, терла глаза и бормотала:
– Не знаю. Я ничего не знаю…
Жалкое это было зрелище.
Тонкий вышел во двор. Игорь с Ежиком стояли – руки за голову, уткнувшись лбами в алычу, с которой Тонкий не так давно собирал ягоды. Тетя Муза и четвертый в штатском их обыскивали. У тети на плече гордо восседал Толстый и дергал носом, принимая активное участие в обыске. Тонкий встал в сторонке, ожидая, когда на него обратят внимание. Тетя первой закончила, повернулась к племяннику:
