Почему она назвала меня Годфредом? Кто такой Годфред, мать его? Неужели тот самый экзо-бог, что вменя вселился?..
Ивообще, как Богиня Смерти оказалась втеле этой девчонки? Неужели внашем убогом интернате нашёлся еще кто-то, кто знаком сритуалом Альманаха Богов, как я?
Уменя-то просто выбора небыло. Явпустил всебя первого попавшегося экзо-бога изАльманаха, чтобы несдохнуть. Ачто уэтой девчонки случилось, раз она стала носителем такой сущности, как Богиня Смерти? Ипочему она наменя накинулась?
Мысли всё крутились вмоей звенящей башке, аглаза никак нежелали открываться. Вголове совсем затуманилось, нояещё раз напомнил себе.
Нет. ЯнеГодфред.
Меня зовут Стин. Стин Кёрф. Мне семнадцать. Сейчас двадцать первый век, аянахожусь наулице Первого Святого, возле школы-интерната для детей, оставшихся без попечения родителей, вгородке Доф.
Так… ещё раз. Меня зовут Стин. Стин Кёрф.
Тогда кто такой Годфред, мать его?..
Паралич постепенно отпустил тело, дышать стало легче. Глаза тут жераспахнулись сами собой.
Девчонки рядом уже небыло. Аведь она только что сидела прямо намне, вцепившись вмои плечи, сверля взглядом тёмно-синих глаз ипарализуя хваткой, асейчас будто испарилась.
Это казалось невозможным повсем законам физики. Хотя какие законы физики, когда внутри утебя экзо-бог, пусть только совчерашнего вечера?..
Яприподнялся налоктях ибыстро оглядел округу, потому что, кроме девчонки, уменя была ещё одна проблема. Точнее, три проблемы намою голову: тепарни, которых яраскидал вдраке.
Только троицы рядом тоже небыло.
—Данеможет быть…— прошептал я.
Если бони очнулись, томеня быточно впокое неоставили, аесли бнеочнулись— товсё ещё валялись быуворот интерната.
Итут мои глаза уставились ненапривычные ворота изстальных прутьев, ананизкий сплошной забор изжёлтого кирпича, которого тут никогда небыло. Покрайней мере, намоей памяти.
—Дану…— выдавил яохрипшим голосом, неморгая, как загипнотизированный.
Закирпичным забором виднелось нездание интерната, а… ровный конус горы схрамом навершине, вроде тибетского. Заней— ещё одна такая жегора… целая горная гряда вырастала изморя итянулась досамого горизонта!
Инакаждой вершине стояли «тибетские» храмы сжелтыми, изогнутыми покраям, крышами.
Это был немой интернат, немой город инемоя страна…
Тогда где я?..
Эпизод 2. Попал!
—Данеможет быть…— повторил я, сглатывая вязкую слюну.
Жаркий ветер подул влицо, окатил запахами травы, влаги иещё чего-то… никак неразобрать. Толиаммиака, толиспирта. Солнце стояло взените ипекло нещадно, нанебе— ниоблачка. Вместо асфальта ялежал натравянистом склоне горы, около кирпичной стены. Вокруг шумел ветер, трепал волосы, забирался под футболку…
Погодите.
Яжевзелёной форме курьера должен быть!
Даитакой футболки уменя сроду неимелось: цвета хаки, сбелой нашивкой направом плече— символом изтрёх языков пламени истрелы, направленной вверх.
Аещё там выделялась надпись «Гипериос», иведь ясмог еёпрочитать, хотя язык был мне незнаком: поначертанию онбольше напоминал греческий. Плюс через плечо была накинута лёгкая кожаная портупея.
Брюки намне были все впыли, тоже цвета хаки, скарманами ипрорезиненными наколенниками, ещё ивоенные ботинки нашнуровке. Такие яникогда неносил. Аещё никогда неносил перстни— атут массивное кольцо науказательном пальце правой руки, смаленьким человеческим черепом вместо камня.
Ктому жевглаза бросилась татуировка натыльной стороне той жеруки— стрела, направленная отлоктя кзапястью.
Что зачертовщина?
Еле сев натраве, ятщательнее себя осмотрел.
Одежда точно немоя, носидит поразмеру. Правая штанина завернута почти доколена, анога перетянута бинтами наголени. Свежая кровь немного пропитала бинты— значит, ранение получил недавно. Аещё кожа была загорелая. Такой загар вапреле, даещё инасевере округа, ябыточно несмог получить.
Рюкзак спиццей, кстати, стоял рядом, как нивчём небывало.
Такой жеярко-зелёный, снелепым названием «Нуещё кусочек!». Нопочему-то именно сейчас ябыл рад видеть этот ненавистный рюкзак. Ондоказывал, что яещё неслетел скатушек, хотя надо бывсё жепроверить.
—Проснись… давай…— выдохнул я, снова зажмурился ипросидел так несколько секунд.
Только боль вноге стала ещё ощутимее.
Пришлось опять открыть глаза иубедиться, что ничего неисчезло. Всё тежегоры схрамами навершинах, всё тот жебинт наголени ивсё тот жетермо-рюкзак рядом.
Яперевёл дыхание, ощущая, как сильно вспотел лоб. Ещё этот влажный ижаркий ветер сгор иморя…
Хотя дело было нетолько внём. Явспотел отосознания, что это немоё тело. Точно немоё. Сейчас оно было более крепким, чем моё. Сам янемог похвастаться хорошей формой, хоть итренировался вбассейне уже год, аэто отражалось инателе, носейчас япоймал себя наощущении, будто мои мышцы стали, как канаты.
Теперь вместо прошлого меня имелся кто-то загорелый иподтянутый. Ещё искрутой татухой вовсю руку имассивным перстнем счеловеческим черепом.
Неделая резких движений, ямедленно поднялся, нопостарался неопираться нараненую ногу. Отлюбого движения таболела сильнее, исквозь бинты проступала кровь.
Ещё раз окинув взглядом местность, яповернулся назад… ичуть непотерял дар речи.
Замоей спиной всё это время находился гигантский «тибетский» храм сжёлтой крышей! Один изтаких же, какие явидел надругих вершинах!..
—Пресвятая матерь…— оторопел я, задрав голову иразглядывая гигантское каменное здание.
Белые стены, окна-арки изолотистая черепица. Накраях крыши возвышались золотые статуи ввиде хищных птиц, вроде ястребов. Такая жептица-статуя находилась перед входом вхрам, прямо укаменного крыльца. Отперил куглам крыши тянулись длинные верёвки сцветастыми кусками ткани— будто вереницы праздничных флагов.
Вокруг небыло нидуши.
Япотёр разгорячённый лоб ишагнул ближе кхраму. Подошвы ботинок примяли густую траву. Никаких дорожек или тропинок здесь небыло. Казалось, кэтому месту никогда неходили люди, новедь трава тут была будто подстрижена, даисам храм выглядел ухоженным.
Внезапно земля под ногами вздрогнула. Куски ткани наверёвках захлопали наветру, внебе раздался птичий клёкот. Такой громкий иопасный, что бросило вхолод.
Неуспел япосмотреть нанебо, как изхрама накрыльцо выскочил белобрысый загорелый парень втакой жеодежде как уменя. Вруках ондержал небольшой золотой лук, нобез тетивы. Красивый, изогнутый, украшенный узорами— лук больше походил наминиатюрный сувенир, чем нареальное оружие.
—Тайдер, тыочнулся⁈— крикнул белобрысый, толисудивлением, толисрадостью.
