–Кто же был тот человек, укоторого они камертон украли?– спросила она вслух.
–Модест Петрович думал, что это был тот самый Модест, брат Чайковского, которому композитор письма писал. Он его, конечно, втот день плохо разглядел, но потом видел на портретах иговорит, что вроде похож был.
–Невероятно… Ачто же он списьмами сделал?
–Да выбросил от греха.
–Это так не похоже на Модеста Петровича… Ограбить человека, присвоить себе его вещи…
–Да что жтут удивляться, ему ибыло-то лет десять, пацаненок совсем, аеще кругом такое творилось, вся страна ходуном ходила, вгороде что ни день, то стачки, митинги, забастовки, военные, раненые сфронта, жандармы, полиция, лозунги всякие, чистое светопреставление,– замахала на нее руками Луша.– Нашли, очем рассуждать. Ачестнее идобрее человека, чем Модест Петрович, обыщись не найдешь,– наставительно закончила домработница, иЛариса Валентиновна истово снею согласилась, чувствуя, как легче испокойнее стало на сердце.
–Дак чего жмы сэтим гадом делать будем?– вывела ее из состояния благодатного покоя Луша.
–Не знаю. Атолько человек, отнявший чужую жизнь, должен заплатить своей!– неожиданно горячо воскликнула Лариса Валентиновна.– Убийцу нужно убить! Вот именно, его нужно убить!– Господи, что она несет, какое убийство? Кто его убьет, она сама? Дикость. Уних дома даже оружия нет, тут же спохватилась она.
–Убить– это, конечно, справедливо, да вот только как хорошему человеку такой грех на душу взять. Нет,– покачала головой Луша.– Не осилить нам такое дело, да ипотом что? Расстреляют ведь.
–Его же не расстреляли! Живет сыт-пьян, пользуется всеми благами ини очем не печалится. Он ведь ипроговорился осодеянном не из раскаяния, ачтобы мне досадить,– сгоречью объяснила Лариса Валентиновна.– Это страшный человек, да это даже ине человек вовсе, ачудовище!
–Чудовище, он чудовище…– вполубреду-полуяви бормотала Лариса Валентиновна. Но ведь Анатолий не стрелял, нет. Он подло, тайно отравил Модеста. Отравил иостался безнаказанным. Вот иего надо отравить. Да еще так, чтобы он мучился, умирая, ивспоминал то, что сделал, мучился ивспоминал, мучился ивспоминал, мучился ивсп-о-м-и-н-а-л…
Лариса Валентиновна от Луши вернулась на рассвете, сил дойти до кровати не было, она присела на минутку вкресло да так иуснула.
–Мам, мама, просыпайся. Мама! Ты что за столом спишь? Мам?– Лизин встревоженный голос прорвался сквозь ватную бесчувственную пелену, вкоторую провалилась, засыпая, Лариса Валентиновна.– Мама!
–Да, что? Что случилось?– еще плохо соображая после сна ирезкого пробуждения, бормотала Лариса Валентиновна, струдом разгибая спину ишевеля шеей.
–Ты вкресле уснула!– возмущенно воскликнула Лиза, встревоженно глядя на мать.– Мам, ты не пила?– Вголосе дочери звучала тревога, подозрительность иедва уловимая нотка презрения.
–Бог стобой,– отмахнулась Лариса Валентиновна, поправляя волосы иодергивая блузку.– Просто сидела вот вечером ивспоминала папу.– Она указала на камертон.– Аты еще помнишь отца?
–Ну конечно,– легко согласилась дочь.
–Нет, яимею в виду по-настоящему. Ты помнишь, каким он был, как вел себя, ходил, разговаривал, как брал вас ссобой на репетиции иконцерты, как мы на море ездили на машине?
–Не все, конечно,– присаживаясь за стол, проговорила Лиза.– Какие-то отдельные моменты помню. Как он мне куклу на день рождения подарил, как уТамары, сбантами. Помню, как мы сИльей мороженое просили возле зоопарка, аон ни вкакую не хотел покупать, потому что было холодно, ая подговорила Илью, чтобы он заревел, итогда папа схватился за голову, обозвал нас несносными детьми икупил-таки мороженое. Но взоопарк снами больше не ходил,– сневольной улыбкой принялась вспоминать Лиза.– Ипоездки на море помню. Яобожала высовываться вокно, апапа все время ругался, боялся, что явывалюсь из машины. Апочему ты вдруг опапе вспомнила?
–Яочень по нему скучаю,– тихо, словно стесняясь своих слов, ответила Лариса Валентиновна.
–Мамочка, ты все еще его любишь?
–Да. Ладно, Лизок, надо умыться ипереодеться, ато якак-то неважно выгляжу. Надо же, уснула вкресле!– покачала головой Лариса Валентиновна, прихватила футляр скамертоном ивышла из комнаты.
Глава6
Июль 1965года. Ленинград
–Лариса, ты дома?– Анатолий Михайлович закрыл дверь, придерживая под мышкой букет гвоздик. Сидеть на даче одному смысла не имело, голодно, да искучно. Ихотя жену сее детьми он не жаловал, но все же люди, да игорячее питание– вещь не последняя. Апотому, немного оправившись от вчерашнего похмелья инапившись растворимого кофе, Анатолий Михайлович решил вернуться вгород. По пути купил букет, не стоит без особой нужды злить женщину, которая готовит тебе еду, еще плюнет втарелку.
–Ларис, хватит дуться,– входя вкомнату, примирительно проговорил Анатолий Михайлович, надевая на лицо привычную обаятельную улыбку. Сгодами эта маска утратила свою привлекательность, как илицо композитора, обрюзгшее иутратившее свежесть. Смотрелась она не задорно илукаво, как вмолодости, ажалко ифальшиво. Так же, как ипоредевшие тусклые волосы, нелепо зачесанные набок так, чтобы прикрыть разрастающуюся на макушке лысину.
Ларисе Валентиновне потребовалось немало труда, чтобы стереть слица отвращение при виде мужа.
–Здравствуй,– сухо поздоровалась она, принимая жалкие, словно неживые, гвоздики на болезненно тонких стеблях. Она терпеть не могла эти цветы, словно сошедшие сплаката, выставленного кпразднику Седьмого ноября. Они хорошо смотрелись на похоронах, торжественных заседаниях идемонстрациях.
–Ларис, ну извини, напился как свинья, наговорил чего-то. УСошкина день рождения был, вот, отметили узким кругом. Есть хочется ужасно,– чмокнув мимоходом вщеку жену, пожаловался Анатолий Михайлович.– Япойду переоденусь, накрой на стол.
–Накрой, подай, приготовь, извини, не дуйся. Ятебя ненавижу– извини. Яубил твоего мужа– не дуйся. Янизкая, подлая, бесчеловечная тварь, не обращай внимания,– зло шептала Лариса Валентиновна, накрывая вкухне на стол. Ничего-ничего. Она потерпит. Послезавтра Гудковский уезжает вкомандировку вРигу. Почему-то она больше не могла называть его по имени, вэтом было что-то семейное, дружеское, непереносимое иотвратительное. Гудковского не будет неделю, за эту неделю они сЛушей все обдумают.
–Ешь.
–Спасибо. Ужасно голоден,– не обращая внимания на настроение жены, саппетитом набросился на еду Анатолий Михайлович.
–Где же ты?– бормотала Лариса Валентиновна, шаря рукой вглубине старых, забитых всяким хламом антресолей. Как хорошо, что за эти годы унее так ине дошли руки разобрать их.– Она должна быть где-то здесь. Точно должна быть. Ее не могли выбросить.
Детей дома не было– Лиза уехала кподруге, Илья остался на даче. Гудковский еще вчера уехал вкомандировку, итеперь Лариса могла не спеша приступить косуществлению своего плана. Гудковского они сЛушей решили отравить. Точнее, решила она, Луша была категорически против, считала, что их поймают иобязательно посадят, ато ирасстреляют, ивсе из-за этого гада. Ипредлагала просто сдать его вмилицию.
