–Да, аеще рассказывала, что вы сним едва не поженились,– сулыбкой ответил Максим. Теперь, когда стало ясно, что камертон унего отбирать не собираются, он заметно повеселел.
–Ну, это вряд ли. Хотя Жора за мной ухаживал когда-то, но, думаю, скорее по совету маменьки, чем по зову сердца. Жорка всегда был каким-то вялым нюней иникогда мне особенно не нравился, но мне тогда было восемнадцать, яедва перешла на второй курс института, он был старше меня, уже заканчивал консерваторию, мне такое внимание льстило, ктому же он дарил цветы, приглашал на концерты, апотом умер Анатолий Михайлович, имне стало не до Жоры, авскоре явстретила своего будущего мужа, так что планам Анны Ивановны не суждено было воплотиться вжизнь.
–Ачто, ее сын действительно такой известный музыкант?
–Да нет. Играет вкаком-то оркестре, но звезд снеба не хватает, а, впрочем, яне специалист. После смерти отчима мы как-то отдалились от музыкальной среды.
–Авсе-таки, кто же его убил?
–Не имею ни малейшего понятия. Вообще допускаю, что никто его не убивал, он действительно отравился на производстве, амама себя попусту извела. Яочень ее люблю, но она была слабым человеком, когда случалось несчастье, она просто замыкалась всебе, опускала руки, впадала вбезразличную апатию. Так было после смерти отца мы сИльей еще были совсем маленькие, нам было страшно, больно, нам нужна была поддержка, материнская любовь, утешение, аона просто сидела вотцовском кабинете безучастная ко всему, не обращая ни на кого внимания. Если бы не Луша, не знаю, как бы мы сИльей справились. Она жалела нас, ободряла, заботилась онас, утешала, амама… Впрочем, опокойниках либо хорошо, либо ничего. Так же она повела себя после смерти отчима,– сгоречью незабытой обиды говорила Елизавета Модестовна.– Вобщем, ядумаю, вы зря теряете время, никакой тайны всмерти отчима нет, это был несчастный случай.
Максим втакую возможность не поверил, апотому взял уЕлизаветы Модестовны телефон Луши, Лукерьи Демьяновны.
Максим отчего-то представлял домработницу Щеголевых этакой мягкой, уютной, округлой, сдобрыми морщинками на щеках, но дверь ему открыла высокая, крепкая старуха, срезкими чертами лица исветлыми ясными глазами.
–Да можете не представляться,– махнула на него рукой Лукерья Демьяновна.– Лиза уже звонила, предупредила обо всем. Что ж, пойдемте вкомнату.
Лукерья Демьяновна повела его по темному длинному коридору всвою комнату. Вквартире стоял въевшийся встены запах кипятившегося белья, щей, табака иеще чего-то, может, детских пеленок? Запах детства. До семи лет Максим жил вбольшой коммунальной квартире, вкоторой витал точно такой же запах, так же висели под потолком тазы ивелосипеды, так же скрипел под ногами старый паркет.
–Проходите. Садитесь,– сухо пригласила Лукерья Демьяновна.
Комната была большой, хорошо обставленной, но все равно неуютной. Почему, Максим понять не смог.
–Значит, Лариса писала письма, ивы их нашли,– проговорила она, тяжело опускаясь на стул.– Зря вы Лизе все рассказали, лучше бы сразу ко мне пришли,– попеняла она Максиму,– дело, конечно, давнее, но такие известия кого хочешь расстроят. Отчим убил отца, мать всю жизнь жила субийцей, ау Лизы сЛарисой под конец отношения итак были сложные.
–Извините. Яне знал вашего телефона, ау меня невеста вбольнице,– попробовал оправдаться Максим.
–Да, Лиза говорила. Только не там вы ищете,– вздохнула она.– Модеста убил Анатолий, авот самого Анатолия Бог покарал. Что вы так смотрите? Так ибыло. Лариса этого сделать не могла. Ине потому, что яее отговаривала. Она всегда была тряпкой, куда ей такое сделать, только слезы лить да на судьбу жаловаться. Ая, когда всю правду узнала, едва удержалась, чтобы своими руками эту сволочь не задушить,– подняла большие мозолистые руки Лукерья Демьяновна.– Да мне что его, что крысу раздавить, все было едино, потому не человек он, агнида. Друга убить! На его жене жениться, сего детьми водной квартире жить! Это кем надо быть? Может, иубила бы, да не успела, сам преставился, слава тебе, господи, грех на душу брать не пришлось,– свызовом проговорила Лукерья Демьяновна.
–Японимаю,– кивнул Максим.– Но все-таки, может, это сделал кто-то другой?
–На Лизу сИльей намекаете?– сурово спросила Лукерья Демьяновна.– Зря. Если бы они что исотворили, ябы знала. Атолько не такие они. Илья бы скорее все отчиму влицо высказал, потребовал бы, чтобы тот сам вмилицию пошел, ну апро Лизу иговорить нечего. Она бы скорее из дома ушла, ктетке или хоть ко мне. Жить бы сним водном доме не стала, аубить– никогда,– решительно проговорила Лукерья Демьяновна, вупор глядя на Максима.
–Ясно,– только исмог выдавить он вответ.
–Ачто касается камертона, так яЛарисе еще тогда говорила, выброси, проклятая вещь. Не будет от нее добра. Аона, вишь ты, как всегда, не послушалась. Так что, кто на твою невесту напал, понятия не имею. Икому камертон понадобился, тоже знать не знаю. Атолько когда Модеста убили, мы сЛарисой сразу милиции рассказали, что убийца что-то вкабинете искал, иможет, даже камертон, потому как он втот вечер вкармане его концертного фрака вспальне оставался.
Так что все, кого милиция тогда подозревала идопрашивала, про камертон знали,– многозначительно проговорила Лукерья Демьяновна.– Аможет, онем иеще кто знал, может, Модест при жизни кому рассказал, как вот тому же Гудковскому. Поди теперь выясни. Так что сам думай, кто изачем ктебе на дачу залез,– проговорила она, апотом добавила:– Ты меня, конечно, слушать не станешь, но яи тебе скажу: выкинь ты этот камертон от греха. Дольше проживешь.
Совет прозвучал пугающе, но Максим ее, разумеется, не послушал. Камертон стал для него всем, без него он был ничто, точнее, никем, простым рядовым физиком, глухим кмузыке научным сотрудником, влачащим нудную лямку однообразного, лишенного творческого начала труда. Так жить Максим больше не желал, не мог. Апотому, задремав под стук колес вэлектричке, он продолжал прижимать руку кгруди, где под курткой, во внутреннем кармане пиджака, лежал камертон.
Ачто касается убийства Гудковского, то Максим легко мог себе представить, как вот эта грозная крупная женщина насыпает яд встакан свином. Да еще ико рту Гудковского подносит, снее бы сталось.
Глава17
Сентябрь 2019года. Санкт-Петербург
–Мам, для чего кому-то понадобился этот камертон?– сердито говорил Даниил, стоя перед матерью, засунув руки вкарманы, как упрямый подросток.– Да, золотой. Да, принадлежал Чайковскому. Экая ценность! Это же не скрипка Страдивари, не картина Моне, не бриллиантовая диадема, ивообще, поди докажи, что он принадлежал Чайковскому, абез доказательства принадлежности это просто кусок золота. За это не убивают. Ты хоть представляешь себе размеры отцовского наследства истоимость камертона? Да кому он вообще нужен? Авот Эмка за миллион долларов вполне могла отца убить. Итак исделала! Не сама, конечно, аМаринку подговорила.
–Даня, ты просто ревнуешь Эме котцу,– мягко проговорила Анна Алексеевна.
