Едва старый композитор вышел из комнаты, Максим тут же попытался встать скровати, проверить тайник скамертоном. Но встать ему не удалось, жуткая слабость иголовокружение толкнули его назад на подушки.
–Ну, молодой человек, давайте знакомиться. Меня зовут Лидия Кирилловна,– представилась румяная, пахшая морозом ипочему-то фиалками докторша.
–Очень приятно. Максим,– едва слышно проговорил он, слабость была ужасающая.
–Повезло вам, Максим, что соседи вас нашли, так ипогибнуть было недолго. Сильнейшее отравление, переохлаждение ктому же. Хорошо, что без воспаления легких обошлось.
–Спасибо.
–Не мне спасибо, авот Павлу Ивановичу,– доставая стетоскоп ирастирая руки, поправила его доктор.– Неужели вы не почувствовали, что консервы испорчены, когда ели?
–Нет.
–Поднимайте свитер, послушаю вас.
После осмотра, едва доктор сПавлом Ивановичем вышли из комнаты, Максим предпринял новую попытку добраться до тайника.
Отравление консервами! Просто игениально! Пока он без сознания валялся на снегу, аФедор ходил на станцию, Павел Иванович без всякой спешки насыпал внедоеденные консервы таллий. Берите на анализ сколько хотите. «Консервы готовила хозяйка, ая сам чуть не помер, хорошо, что кабачки не люблю, ато бы мы сМаксимом Николаевичем оба лаптями треснули иникто бы нас не спас»,– зло бормотал Максим, пытаясь подняться скровати. Наверняка весь дом обшарил, пока Максима «выхаживал». Такой милый человек, жизнь ему спас, ухаживал, амать не вызвал специально, чтобы под ногами не путалась.
Потеряв надежду встать на дрожащие от слабости ноги, Максим просто скатился скровати на пол идополз до книжных стеллажей, больше ничего он сделать не успел, раздались шаги вкоридоре. Преодолевая дурноту, Максим перекатался кдивану ипочувствовал, что его вот-вот опять стошнит.
–Боже мой, Максим, что вы делаете на полу, вы что, упали?– раздался над ухом встревоженный голос Павла Ивановича. Ну просто курица-наседка.
–Яв туалет хотел сходить, да вот силы не рассчитал,– выкрутился из ситуации Максим.
–Ну яже вам говорил, что вставать не стоит, вот емкость, не стесняйтесь,– указал на ведро под столом композитор. Ввязаной толстой жилетке ифланелевой рубашке он смотрелся так по-домашнему уютно, как заботливый любящий дедушка, ане коварный отравитель.– Сейчас япомогу вам сесть на кровать ивыйду, авы не стесняйтесь.
Пришлось не стесняться.
Квечеру Максиму стало получше. Головокружение почти прошло, крепкий чай ссухарем придали ему сил, икогда Павел Иванович отлучился ксебе протопить печь, он-таки смог добраться до тайника ипроверить камертон, тот был на месте. Заодно Максим осмотрел ящики письменного стола, книжные полки, все его хитрые ловушки, мелкие уловки, все находилось вцелости исохранности, словно никто туда ине заглядывал.
Неужели он ошибся, мучительно размышлял Максим, борясь сприступами сонливости. Измотанный борьбой свредоносной микрофлорой организм требовал отдыха, аизмученный подозрениями рассудок не давал ему покоя. Организм победил.
–Ну что, проснулись? Сейчас буду вас кормить,– заглянув вкомнату, бодро приветствовал Максима Павел Иванович.– Как вы себя чувствуете?
–Спасибо, намного лучше. Только слабость осталась,– прислушиваясь ксвоему организму, сообщил Максим.
–Вот ихорошо, так идолжно быть. Ау нас свами сегодня кашка, правда, на воде, но все же сил прибавится. На обед явам куриный бульончик сварю. Атам, глядишь, вы окончательно поправитесь,– продолжал ворковать Павел Иванович, но глаза его были беспокойны.– Ясегодня ночью квам заглядывал, проверить, не надо ли чего,– присаживаясь на краешек кровати, проговорил композитор.– Вы бредили, правда, ксередине ночи стали спать спокойнее, апод утро так ивовсе затихли. Но все же вы все время бормотали во сне, что явас отравил ичто-то там украл, или собираюсь украсть. Нет, я, конечно, понимаю, отравление ивсе такое,– смущенно поглядывая на Максима, объяснял Павел Иванович.– Но явсе же спрошу. Какие увас имеются поводы для подобных подозрений? Неужели вы действительно считаете, что это явас отравил?
Павел Иванович смотрел вглаза Максиму открытым, простодушным взглядом. ИМаксим вдруг взял да ивывалил ему все свои подозрения ивсю историю камертона, умолчав, разумеется, отом невероятном воздействии, которое он оказывает на своих обладателей.
Павел Иванович побледнел, губы его задрожали, аглаза стали по-стариковски влажными, да исам он как-то ссутулился, поник. И,поднявшись сдивана, проговорил надтреснутым, дрожащим голосом:
–Вот уж никак не ожидал. На старости лет… Вор иотравитель! Благодарю вас, молодой человек. Не ожидал. Никак не ожидал!– Ион прошаркал на выход, тихо прикрыв за собой дверь.
Максим лежал вкровати раздавленный, пристыженный, смущенный.
Это что же получается? Павел Иванович вовсе его не травил, не пытался обокрасть, аспас ему жизнь? Нянчился сним как смаленьким, ухаживал, не спал возле его постели, аон его втакой подлости, как отравление человека инападение на Олю, подозревал? Аеще Павел Иванович сним музыкой занимался. Продвигал его, помогал, гордился им, восхищался. Опекал. Аон? Да как ему это вообще вголову пришло, ведь он уже достаточно хорошо знает старика, счего это ему вдруг такой бред вголову полез? Стало очень стыдно.
Ас другой стороны, начитавшись писем Ларисы Щеголевой, еще ине то вообразишь. Она вот вообще своих детей подозревала вубийстве мужа. И,в общем-то, ее можно понять после такого потрясения. Она вот, например, сперва никого не подозревала. Всех любила. Всем верила. Ачто потом выплыло? Что один ее муж отравил другого.
Нет, нет, это все равно не повод так клюдям относиться. И,несмотря на все трагедии Щеголевых, Максим не имел права так оскорбить Павла Ивановича. Надо встать инемедленно пойти просить прощения. Но дойти Максим смог только до порога комнаты, слабость была ужасающая. Аднем приехала вызванная Павлом Ивановичем мама, иуж после этого ни окаком выходе из дома вближайшие три дня речи не было.
Она то ругала старика за то, что сразу ее не вызвал. То отчитывала Максима, что не проверил, хлопнула ли уконсервов крышка. Чистила кладовку, проверяя все банки сзаготовками. Кормила его бульонами сгренками икашами на воде. Охала. Ахала. Чистила инамывала дом икатегорически настаивала на возвращении Максима домой.
–Ну как можно здесь жить? Ни нормального питания, ни условий. Ну хочешь, мы тебе пианино вгороде купим, занимайся. Зачем сидеть вэтой глуши, ни одного живого человека рядом. Стакан воды подать некому.
Максим отмалчивался. Сил спорить смамой пока не было. Авот когда он окреп истал твердо держаться на ногах, то первым делом отправился кстарому композитору просить прощения.
Павел Иванович долго не открывал, но Максим был настойчив, он звал, кричал, стучал вокна, пока Павел Иванович не смилостивился ине вышел на крыльцо.
–Ну, знаете ли, это совершеннейшее безобразие, вы что же, решили мне окна выбить?– усиленно хмурясь ине глядя на Максима, сурово ихолодно осведомился Павел Иванович.
